Фрагмент романа «Посланец Вавилона»

Иуда и Фома

— Таковы мои первые ученики, — с сожалением развел руками Спаситель. — И не вина их, но беда, что души их подобны здешним полям, заросшим сорной травой.

— И есть еще один, — неожиданно проговорил Фома, глядя на Игната Симонова почти враждебно. — Тот, кто гордится своей кличкой, возвышая таким образом богопротивное имя предателя.

— Именно, — спокойно согласился Игнат. — Ибо не является предателем Христа Иуда Искариот.

— Так что же — не было тайной вечери? — горячо возразил Фома. — И душевного томления Иисуса в Гефсиманском саду? И поцелуя Иуды, который привел стражников арестовать Учителя?

Благоволин оживился, блеснув глазами, и негромко заметил:

— Игнат Симонов не одинок в своем открытии относительно Искариота.

Слова эти ошеломили обоих спорщиков, и они замерли с недоуменными лицами.

— Я этого не знал, — первым пришел в себя Игнат.

— А я в это не верю, — проговорил Фома.

— Увы, но дело обстоит именно так, — покачал головой Спаситель. — Швед Нильс Рунеберг, член национального евангелического общества в университетском городе Лунде сто лет назад разгадал эту темную тайну богословия, опубликовав книгу «Kristus och Judas»¹. Он доказал: то, что называют предательством Иуды, было деянием предопределенным…

— Вот и я о том же! — заволновался Игнат Симонов. — Все предсказано еще Ветхим Заветом, там, как вам известно, полная родословная Иисуса. Фома, — обратился он к бывшему дьячку, — раз уж у тебя в руках Библия, открой книгу Михея, начало пятой главы.

— «И ты, Вифлием-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? — прочел Фома. — Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных».

— А теперь открой книгу Малахии, начало третьей главы, — попросил Игнат.

— «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, — озвучил Фома названный Игнатом текст. — И внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете…»

— Это пророчество бесценно, — возликовал Игнат, забирая Библию из рук Фомы. — Ибо храм Иерусалимский был разрушен в семидесятом году от Рождества Христова и не восстановлен до сих пор! Все предсказано, даже казнь Иисуса на кресте и тридцать сребренников, полученные за так называемое предательство Искариота, на которые впоследствии будет куплено поле горшечника… — Лихорадочно листая Писание, Игнат безошибочно находил и зачитывал страницы, подверждающие его мысли. — Итак, — торжествующе заключил он, — то, что люди почти две тысячи лет называют предательством, на самом деле было исполнением тяжкой миссии, предначертанной Иуде за сотни лет до его рождения!

Фома подавлено молчал.

— И последнее, — произнес Игнат, перебарывая одышку. — В поступке Иуды в Гефсиманском саду, поцелуем якобы выдавшим страже Учителя, не было никакого смысла: Иисуса прекрасно знали в Иерусалиме. Об этом свидетельствует Он сам, слушайте, это у Марка в седьмой главе: «Тогда Иисус сказал им: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил; и вы не брали Меня. Но да сбудутся Писания». Вот так-то! — закончил Игнат, возвращая Фоме Библию.

— А ты… Ты что думаешь? — обратил Фома к Спасителю страдающий взгляд.

— Игнат Симонов по кличке Иуда прав, — после долгого молчания отозвался тот. — Однако, правда эта не для многих, но для избранных. Мои ученики будут в числе избранных.

Мария

— Доброе утро, молодой человек! — раздался в телефонной трубке игривый женский голос. — Не скучаем?

— Тому, кто в трудах, скучать некогда, — отозвался Благоволин.

— И над чем же трудимся?

— Думаю о вас, грешных.

— Уж не женитьба ли на дочке начальника заставила вас думать, Константин Алексеич? Раньше я такого за вами не замечала! — рассмеялась женщина.

— Ты меня путаешь с Сысоевым, Мария, — догадался Спаситель.

— А… это ты? — растерялась женщина. — То-то слышу — голос как будто тот, да вроде не тот…

— Голос мой — почти что голос вопиющего в пустыне, — невесело признался Благоволин.

— Не прибедняйся. О тебе уже говорит пол-Козополянска. И воду можешь превратить в водку, и какому-то пацану перелом ноги вылечил…

— Это был всего лишь вывих. Мальчишка упал с велосипеда.

— И гомиков погнал от церкви.

— Их погнал возмущенный народ.

— С вами все ясно, — шутливо заключила Мария. — Ты, как всегда, скромный… А мне что-то так одиноко… Дай, думаю, кому-нибудь позвоню… Ты что же — теперь живешь на явке?

Спаситель невольно усмехнулся: что ж это за явка, о которой знают даже проститутки?

— Поселили добрые люди.

— Ой, не будь лохом, — предостерегла женщина. — Никогда не доверяй ментам… Мне одиноко… Хочется поделиться с кем-нибудь самым дорогим…

— Мои двери и мое сердце всегда открыты для тебя.

— Так я заскочу! — оживилась женщина. — Ближе к вечеру.

Пришла она в черных узорчатых чулках, короткой плиссированной юбочке, зазывно трепыхающей при каждом шаге, и свободной голубой блузе с шелковистым отливом. Натуральная блондинка с волнистыми ухоженными волосами до плеч, она имела сильное, налитое тело, которое отнюдь не вписывалось в худосочные стандарты современных топ-моделей, но, безусловно, притягивало взгляды большинства мужчин.

Появление ее в убогой горнице вызвало у хозяина дома ощущение света и праздника, хотя свет этот был греховным, а праздник сомнительным.

Фарфоровое голубоглазое личико Марии, едва тронутое косметикой, выражало неподдельную радость встречи; здороваясь, она слегка прильнула к Благоволину, пахнув ароматом духов, и это движение вызвало в нем мимолетное мужское волнение.

— От нашего стола вашему столу! — весело проговорила Мария, выкладывая из пестрого полиэтиленового пакета пачку риса, батон, колечко колбасы, банку шпрот и бутылку шампанского.

— Какой у нас сегодня праздник? — несколько смутился от такой щедрости Спаситель, понимая, каким трудом заработаны эти дары.

— Игорька посадили, скотину! — просияла Мария. — У него был обыск, менты вернули мне паспорт! — Она закурила и размашисто села к столу, закинув ногу на ногу. — Представляешь? — спустя минуту рассказывала она, потягивая из стакана шипящую янтарную влагу. — Работала с нами девочка из Молдавии Юля — коса натуральная до пояса, черные глазищи, грудь четвертый номер… Все при ней, как говорится, есть куда, было б чем… У нее месячные, а скотина Игорек нанюхался дури и гонит ее к вокзалу… Она ни в какую… Так он в наказание отдал ее паре отморозков-садистов из Журавлихи, бывшему афганцу и его сожительнице-наркоманке… Чего они только не вытворяли с бедной Юлечкой! Крюки для мяса в потолке, цепи с наручниками на концах, дубинки, электрошокеры… Подвешивают за ноги, распинают на растяжке, насилуют… и все это снимают на видео… Жуть! Юле чудом удалось вырваться… А после московские сыщики связались с нашими ментами, есть в столице такое антимафиозное подразделение… В конце концов, вышли на Игорька и повязали, так что теперь я вольная птица!

— И чем думаешь заняться? — осторожно спросил Благоволин, разливая шампанское.

Мария издала свой вульгарный гортанный смешок.

— Ну, ты даешь! Чем же я могу еще заниматься? Теперь надо думать, куда податься… В «плечевые»²и «вокзальные»³ не пойду, там бабы совсем опустившиеся, полный отстой — за пятьдесят рублей, за бутылку водки… На девушку по вызову не дотягиваю, ВИП-персон обслуживают модельки, актрисы, танцовщицы… До полутора тысяч «зеленых» за ночь можно заработать… — Она мечтательно прикрыла глаза. — Попасть бы на «точку» на трассе… Лафа! Девочки сидят в автобусах, «мамочки» стоят у дороги, торгуются. Сутенеры собирают предоплату. В машинах сидит охрана… Все продумано, все путем… — Она закурила новую сигарету. — Избавилась от Игорька, а теперь даже жалею… Сутенер в нашем деле главная фигура… Проплачивает квартиры, «крыши», забивает «стрелки»… С бандитами проще договориться, откупился и лады… А вот если менты возникать начнут — могут по миру пустить… Заберут, к примеру, девушек в спецприемник и продержат месяц… Самое страшное в нашем деле — это люди в погонах… Вот я и позвонила Сысоеву — может, «крышевать» возьмется меня по старой дружбе…

Выслушивая исповедь падшей женщины, Спаситель терпеливо молчал.

Густые сиреневые сумерки занавесили окна.

— Ты прости, наболтала тут тебе всякого… — повинилась Мария. — Как говорила Юлечка из Молдавии, «кого гнобит чужое горе»… Тем более, что ты… такой весь правильный, непорочный… А я распоследняя грешница…

— Не праведных пришел я выслушивать, но грешных, — успокоил ее Благоволин.

В комнате пала плотная фиолетовая ночь, вдали погромыхивала приближающаяся гроза. Очертания предметов едва различимо парили в воздухе. Мария, сидящая напротив, угадывалась по красноватому огоньку сигареты.

— Грешить и каяться — удел заблудших, — проговорил Спаситель. — Если осознаешь, что грешна, почему не встаешь на путь исправления?

— Да потому что жалко мне их! Это на войне они могут быть героями… А с женщиной… почти все суетливые, неуверенные… В глубине души боятся женщины… Оттого-то и бывают подчас жестоки с нами… Но большинство-то приходит не за сексом — за утешением… Я все думаю о том «афганце», что пытал нашу Юлечку… Ведь с войны он вернулся с орденами и после тяжелейшей контузии… Кто его сделал зверем, спрашивается? Я останусь у тебя? — робко спросила она после паузы.

— Конечно, — отозвался Благоволин. — Господь велит давать приют страннику. А я к тому же твой должник.

Потом они лежали рядом, прислушиваясь к шуму деревьев за окнами и дробному перескоку дождевых капель по железной крыше.

— Тянет меня к тебе, — жалобно призналась Мария. — Сама не знаю, почему… Может, оттого, что и ты утешаешь больные души?

¹ «Христос и Иуда» (швед.).
² Проститутки, обслуживающие водителей-«дальнобойщиков» (прим. автора).
³ Проститутки, промышляющие на вокзалах (прим. автора).