Алексей Вырский

Пятнадцатого июля 2005 года в бухту маленького французского городка Ментона вошли два русских корабля: флагман Черноморского флота России ракетный крейсер «Москва» и сторожевой корабль «Пытливый». Они стали первыми боевыми кораблями, пришвартовавшимися в этой мирной гавани. «Москва» приняла на борт скорбный груз — гроб с останками последнего морского министра Российской Империи, адмирала Ивана Константиновича Григоровича. Вместе с гробом в Севастополь была доставлена и надгробная плита. Из Севастополя плиту и гроб перевезли самолетом в Санкт-Петербург, где флотоводец обрел вечный покой в родовом склепе.

«Россия, хотя бы иногда вспоминай о том, кто всегда думал о тебе»
(Надпись на надгробной плите И. К. Григоровича)

26 января (7 февраля по новому стилю) 1853 года в семье Григоровичей случилось прибавление — родился мальчик. Его назвали Иваном, в честь деда по отцовской линии. Отец, Константин Иванович, был родом из полтавских дворян, дослужился на флоте до контр-адмиральского чина и дожил до преклонных лет. Мать, Мария Егоровна, урожденная баронесса фон дер Ховен, происходила из курляндского дворянства. Иван Константинович решил пойти по стопам отца, и поступил в 1871 году в Морское училище, где был зачислен в самую младшую, четвертую группу курса. В 1874‑м закончил его с отличием, и, будучи гардемарином, прошел корабельную практику, после чего получил звание мичмана. Как и большинство молодых флотских офицеров, он продолжил учебу, прослушав курс по артиллерийскому делу.

Вскоре произошло и первое назначение: Григоровича определили служить на крейсер «Забияка». Крейсер принял участие в русско-турецкой войне, но выполнял он вовсе не привычные и понятные боевые задачи. Корабль крейсировал на английских торговых путях, демонстрируя Андреевский флаг и уязвимость связи Британии с колониями. Прозрачный намек был понят правильно, и через год новейший крейсер русского флота вернулся в Кронштадт, а Иван Григорович произведен в лейтенанты за отличия в службе. Вскоре его назначили старшим офицером на все тот же крейсер «Забияка». Корабль провел длительное автономное плавание, в ходе которого экипаж ознакомился с портами и особенностями навигации в Средиземноморье. Эти места неоднократно служили театром военных действий для русского флота, здесь прошли 13 войн с Турцией…

Важнейший шаг в становлении флотоводца — получение должности командира корабля. Пусть первый корабль и неказист, пусть это всего лишь портовый буксир, как у Ивана Константиновича, но это первый корабль, за который всю полноту ответственности несет начинающий командир. На буксире со звонким именем «Колдунчик» Григорович сновал по порту Кронштадта, швартовал и оттаскивал от причальной стенки корабли и суда, нарабатывал командирский опыт. Тогда же, в тридцатилетнем возрасте, женился на Марии Николаевне Шемякиной, а всего через год у них родилась первая дочь, Мария. Примечательно, что Шемякина была троюродной сестрой В. И. Ульянова (Ленина).

А дальше началось восхождение по командирско-карьерной лестнице. В течение следующих двенадцати лет Иван Константинович командовал пароходами «Рыбка» и «Петербург», был флаг-офицером штаба начальника эскадры Тихого океана, старшим офицером фрегата «Герцог Эдинбургский», корвета «Витязь», крейсера «Адмирал Корнилов», командиром крейсера второго ранга «Разбойник», броненосца береговой охраны «Броненосец» и минного крейсера «Воевода». Рос он и в чинах: ко времени назначения на «Воеводу» был уже капитаном второго ранга. Такой длинный послужной список обусловлен безупречной репутацией Григоровича, ему поручали то, что по разным причинам не получалось у других командиров. Но, возможно, имелась у этих стремительных назначений и другая причина, несколько конспирологическая, но именно она объясняет некоторые странности в биографии нашего героя. Об этом чуть ниже.

Перспективных офицеров флотское руководство считало необходимым проверять и на дипломатической работе. Ивана Константиновича в 1896 году отправили военно-морским агентом в Великобританию, где строится первый в мире ледокол «Ермак», а после подписания актов приемки корабля его тут же переводят во Францию, в Тулон, где недавно были заложены два броненосца для русского флота. Один из них, «Цесаревич», и стал для Ивана Константиновича знаковым кораблем, он принял командование над ним в 1899 году. Этот корабль должен был обеспечить преимущество русского флота на Дальнем Востоке. В то время сразу строились несколько однотипных кораблей во Франции и России. Орудия главного калибра, как и большую часть оружия и вооружения, доставили из России, с Обуховского завода, а вот ходовая часть была французской. «Цесаревич» производил отличное впечатление обдуманностью, законченностью всего. Из боевой рубки хорошо просматривалась задняя часть горизонта. Достройка судна завершилась в мае 1903 года, но выявленные недочеты не позволили сразу покинуть верфь.

Уже в 1903‑м обстановка на Даль­нем Востоке становилась все более и более напряженной, и, не мешкая, корабли постепенно переводили на Тихий океан. Не дожидаясь, пока соберется эскадра, крейсера «Баян» и «Цесаревич» начали свое путешествие в незамерзающий порт 1‑й Тихоокеанской эскадры, Порт-Артур. Следует отметить, что путешествие на угле совсем не походило на нынешние морские круизы. Корабли тысячами тонн сжигали уголь и вынуждены были буквально каждые 4—5 дней плавания заходить в порты за топливом (проектная дальность хода со скоростью 10 узлов — 3200 миль, но в условиях океана, при движении с повышенной скоростью дальность снижалась практически вдвое). Поход «Цесаревича» начался 27 августа 1903 года в Тулоне, а прибыл он к месту назначения лишь 19 ноября. Новейший корабль, построенный на проверенной французской верфи, за время похода трижды ломался и терял ход, эту особенность «иномарки» Иван Константинович будет учитывать, став морским министром.

Порт-Артур, благодаря своему круглогодичному статусу незамерзающего порта, стал главной базой русского флота на Тихом океане на рубеже веков, чем сильно раздражал японцев. С 1898 года здесь постоянно велось строительство укрепленных районов на суше, углубление дна в бухте, строительство причальных стенок и оборонительных сооружений — создавался этакий современный острог, форпост русских на Тихом океане. Здесь базировались теперь главные силы 1‑й Тихоокеанской эскадры, перейдя из Владивостока.

Начало войны — ночь на 27 января 1904 года — «Цесаревич» встретил на внешнем рейде Порт-Артура в «недобоевом» положении: с одной стороны, все орудия корабля были заряжены и экипаж нес вахту по-боевому, с другой — не были выставлены ни боны, ни противоторпедные сети. Это было сделано, вернее, не сделано, по распоряжению командующего эскадрой, вице-адмирала Оскара Викторовича Старка. Он полагал, что сети или боновые заграждения помешают кораблям быстро прийти в движение, да и во внезапное начало военных действий не верил. Отсюда и действия русского флота по расписанию мирного времени. Например, броненосец «Пересвет» осуществлял ночную погрузку угля и для удобства операции был полностью освещен прожекторами, являя собой идеальную цель. События же этой ночи даже в судовых журналах кораблей отражены по-разному. Стоит ли удивляться полной беспорядочности и несогласованности действий?

Первым заметил приближение неприятеля вахтенный начальник «Цесаревича», мичман К. П. Гильдебрант, и немедленно поднял тревогу. Огонь из 47‑миллиметровых и 75‑миллиметровых пушек был открыт немедленно, и экипаж корабля, первым из русских военных частей, вступил в войну с Японией. Атака противника оказалась не слишком удачной: из 16 торпед, пущенных десятью миноносцами, в цель попали только три. На русских кораблях уже прогремели взрывы, экипажи боролись за живучесть, а Оскар Викторович Старк, находившийся на линкоре «Петропавловск», приказал поднять прожектор, что означало прямой приказ о прекращении огня. Он боялся провокаций. Григорович действовал решительно, ведя бой с врагом и борьбу за живучесть. Правые коридоры были затоплены забортной водой, чтобы уравновесить крен, и корабль удалось спасти от опрокидывания и взрыва котлов. От катастрофы его отделяло всего полградуса крена на правый борт. Тем временем, через час после начала сражения, Старк наконец-то отдал приказ крейсерам «Аскольд» и «Новик» преследовать японские миноносцы, но из-за упущенного времени наши корабли, конечно, ничего не смогли сделать.

Примерно через сорок минут после нападения миноносцев, «Цесаревич» все-таки дал малый ход, и, обойдя мористее эскадру, вошел в гавань. На внешнем траверзе ему вновь пришлось вступить в бой и отразить еще одну атаку миноносцев, а в проходе к гавани он сел на мель. Принявшему две тысячи тонн воды кораблю удалось сняться с нее только через двенадцать часов.

После осмотра корабля стало ясно, что он надолго останется на ремонте. Повреждена была подводная часть, а дока подходящего размера в порту не было, пришлось проводить работы во время отливов, соорудив импровизированную кессон-камеру. Многих членов экипажа перевели на другие корабли, а Ивана Константиновича адмирал С. О. Макаров назначил начальником порта Порт-Артур и произвел в контр-адмиралы. Тут же пятидесятиоднолетний контр-адмирал развил кипучую деятельность и превратил порт в образцовую военно-морскую базу. В условиях осады он обеспечивал бесперебойное снабжение кораблей тысячами тонн угля и продовольствием, своевременным ремонтом и постановкой минных заграждений от атак японских миноносцев, траленье рейда. Именно здесь будущий флотоводец получил столь необходимый опыт управления не просто деятельностью флотского хозяйства, но управления им в военное время в положении осажденной крепости. Когда же генерал А. М. Стессель сдал Порт-Артур неприятелю, контр-адмирал Григорович подписал бумагу, в которой он обязался не принимать участия в дальнейших боевых действиях против Японии в обмен на свободу. Какие же обстоятельства заставили Ивана Константиновича решиться на столь странный и не слишком одобряемый русскими офицерами поступок? По всей видимости, и прежние успехи в дипломатических делах, и желание любой ценой избегнуть плена говорили об очень тесном сотрудничестве контр-адмирала с российской разведкой. В самом деле, очень трудно заподозрить боевого офицера в трусости, если он повторно вступает в ночное сражение на поврежденном корабле, лишь бы избежать потери броненосца!

По возвращению в Петербург Григорович был награжден мечами к ордену Святого Владимира и отправлен служить начальником штаба Черноморского флота и портов. Прямо с войны он попал в самый эпицентр революционных событий, назвав их у себя в дневнике «страшной реакцией самых низов на глупость, чванство и беззаконие». Конечно, будучи уже немолодым дворянином, Иван Константинович не мог поддерживать революционные элементы, но хорошо понимал причины событий на крейсере «Очаков», да и вообще на флоте.

Долго служить на Черном море ему не пришлось — уже через год семья Григоровичей перебралась на Балтику, в Либаву, командиром порта которой он и был назначен. Здесь он в полной мере проявил свой организаторский талант и опыт, полученные при руководстве осажденным Порт-Артуром. Иван Константинович на практике реализовывал принцип «не флот для порта, а порт для флота», гибко реагируя не только на запросы флотского начальства, но и на потребности отдельных командиров кораблей, что сделало его фигуру очень популярной среди моряков. Результаты вскоре были отмечены и командованием. Григоровича назначают временно исполняющим обязанности Главного командира Кронштадтского порта и военным губернатором города Кронштадта, а менее чем через год — товарищем (по-современному — заместителем) морского министра с присвоением звания вице-адмирала.

Начало десятых годов ХХ века в России ознаменовалось бурным ростом экономики. Настало самое время заняться флотским строительством, но не находилось руководителя, сочетающего в себе дипломатический талант для переговоров с Думой и профессионализм в флотоводческом деле.

Прямым начальником Григоровича оказался вице-адмирал Степан Аркадьевич Воеводский. Всего несколькими годами ранее письмо Степана Аркадьевича о проблемах отечественного кораблестроения на примере его собственного корабля, канонерской лодки «Храбрый», произвело сенсацию и вызвало положительные перемены. Однако теперь даже самые очевидные и необходимые реформы флота, наземных экипажей и портов тормозились, откладывались, а то и вовсе сворачивались. Так, полномочные начальники опять превращались в обычных флагманских офицеров с очень ограниченным кругом действий, учебные отряды, которые удалось сократить, а кое-где и ликвидировать вовсе, вновь вернулись на действующие флоты и стали подменять собой всю прочую деятельность в ущерб боеспособности и боеготовности. Стал разрабатываться план, по которому вновь предполагалось зимой свозить команды кораблей на берег, в экипажи. Получалось, что Воеводский ставил во главу угла вспомогательные и береговые структуры флота, а Григорович — морские, боевые. Возможно, здесь сказалось отсутствие боевого опыта у Степана Аркадьевича. В вопросах строительства новейших кораблей министр тоже проявлял нерешительность. А ведь именно в это время флоты всего мира стояли перед острейшей необходимостью обновить корабельный состав.

Через год после сдачи Порт-Артура с британской Королевской судостроительной верфи в Портсмуте сошел корабль, обнуливший мощь всех ранее построенных броненосцев. Это был линейный корабль «Дредноут», построенный по принципу «только большие пушки», имевший значительно большее водоизмещение, чем состоявшие на вооружении броненосцы, и обладавший полным ходом в 21 узел.

У нас в стране, еще до Цусимы и сдачи Порт-Артура, начала действовать Особая Флотская Комиссия (ОФК), которая пришла к таким же выводам, как и британские специалисты: необходимо строить скоростные корабли с большим количеством орудий главного калибра, стреляющих на максимально возможные дистанции. ОФК представила эти выводы морскому министру Дикову, затем его сменил Воеводский, а корабли так и не были заложены. Долго выбиралось место для строительства, потом Дума не одобряла ассигнования, потом… одним словом, всегда имелись веские причины. А тем временем в мире началась «дредноутная лихорадка». В свою очередь, придя в морское министерство, Григорович настаивал на принятии расширенной судостроительной программы, которая должна была и качественно, и количественно вывести русский флот из постцусимского «полуобморочного» состояния.

Наконец, в июне 1909 года на Николаевской верфи заложили однотипные линейные корабли «Севастополь» и «Петропавловск». В тот же день 3‑го (по новому стилю 16‑го) июня 1909 года на Адмиралтейском заводе были заложены практически однотипные (чуть более «полные» в миделе) линкоры «Гангут» и «Полтава». Все понимали, что большая война не за горами, началась гонка вооружений. В 1910‑м линкоры начала заказывать в Англии Турция, их строили Германия и Австро-Венгрия, Франция и США, заказывали греки и бразильцы, японцы и аргентинцы, итальянцы, ну и, конечно, англичане. И все-таки, во многом благодаря стараниям Григоровича, наш флот тоже получил линейные корабли: в 1914‑м, уже после начала войны, — для Балтийского моря, а в 1916‑м — и для Черного.

Прошло два года после закладки главного оружия русского флота, и Иван Константинович становится морским министром империи. Первым делом он взялся за организационные вопросы, без решения которых невозможно было сдвинуть с места ни одну из проблем. Различными подразделениями министерства руководили люди либо недостаточно компетентные профессионально, либо в преклонном возрасте, ни на какое новое дело уже не пригодные. Для изменения ситуации Иван Константинович ввел «Временное положение по управлению Морским ведомством», регулировавшее отношения в министерстве. Разумеется, он встретил серьезное противостояние, но в этом вопросе его поддержал Государь Император. Он телеграфировал: «Прошу Вас, Иван Константинович, не обращать внимания на нападки на Вас лично и на Морское ведомство. Продолжайте твердо и неуклонно порученное Вам дело воссоздания флота…».

Разумеется, все эти организационные изменения преследовали одну цель: повышение боеготовности и боеспособности флота накануне большой войны. Прежде всего, обновлялся корабельный состав через осуществление двух программ кораблестроения: «Про­граммы спешного усиления Балтийского флота» и «Программы спешного усиления Черноморского флота» (принятые в 1914 году). Обе эти программы назвали «Большой судостроительной программой». Согласно ей, разработку и постройку новых кораблей поручили отечественным предприятиям. В своем дневнике Григорович писал: «Поручить строительство отечественного флота можно и иностранцу, но кто тогда будет обеспечивать заказами нашего промышленника и работой соотечественного рабочего?». А вот что он говорил в правительстве: «Русский флот должен воссоздаваться руками русских корабелов и меньше зависеть от западного импорта». Путем изменения всей системы договоров и контрактов с корабелами, Ивану Константиновичу удалось добиться небывалой скорости строительства и введения в строй боевых кораблей. Согласно «Программе», флот должен был получить, прежде всего, линейные корабли и линейные крейсера как главную ударную силу.

Были в отношении зарубежных заказов и иные опасения, они оправдались, но не для нашего, а для турецкого флота, заказавшего строительство четырех линкоров в Англии. Один из них был реквизирован Британией на следующий день после начала Первой Мировой войны, заказ на второй аннулирован, третий — продан другому государству в связи с началом балканской войны, а к строительству четвертого так и не приступили. В то время ходили слухи, что к судьбе последних двух несостоявшихся линкоров, предназначенных для черноморского флота Османской империи, приложил руку лично Григорович, имевший тесные связи с британскими верфями. Впрочем, слухи эти не подтверждены до сих пор.

Всё же самым известным приобретением нашего флота явился, конечно, представитель другого нового класса кораблей, эскадренный миноносец «Новик», построенный на народные пожертвования. Это судно стало образцом для всего мирового кораблестроения, и само имя «Новик» в то время стало синонимом данного класса кораблей. Всего с 1911 по 1916 год на верфях разных заводов заложили 53 единицы таких кораблей, и они очень достойно сражались и во время Первой, и во время Второй Мировой войн. «Новик» первые в мире обладал паротурбинной двигательной установкой, работающей исключительно на жидком топливе, и развивал скорость в 36 узлов. 17 августа 1915 года «Новик», в течение быстротечного боя всего за 17 минут обратил в бегство один немецкий эсминец, а другого лишил возможности двигаться и продолжать бой…

По этой программе строились в России и новые порты. Самый значимый из них, Порт Петра Великого, заложили в Ревеле (ныне — Таллинне) 12 июля 1912 года Император Николай II и Иван Григорович. Тогда же, в июле 1912‑го, он уговорил царя совершить прогулку на новейшем эсминце «Новик». Вообще, отношения между морским министром и самодержцем сложились прекрасные, но — исключительно профессиональные. Вскоре после торжественного празднования 300‑летия дома Романовых, Иван Константинович овдовел. Он очень тяжело переживал свалившееся горе, но грядущая война и служба почти не оставляли места для личных переживаний.

Место службы морского министра Российской Империи располагалось в Адмиралтейств-совете, где, выйдя на балкон, можно было увидеть окна кабинета Государя Императора в Зимнем дворце. Убранство помещения наводило на размышления о судьбах России накануне большой войны. Античные фигуры, каждая из которых олицетворяла или великую русскую реку, или событие в нашей истории; расписанные в удивительной технике потолки, оставлявшие впечатление объема… Зачастую здесь принимались судьбоносные решения, эффект от которых ощущался спустя много десятилетий. И хотя Иван Константинович не любил замыкаться в кабинете, начало войны он встретил именно здесь.

Главной тактической задачей на Балтийском театре военных действий было предотвратить проникновение противника в Финский залив и помочь английскому флоту. Григорович предвидел атаку на конвои немецких подводных лодок, поэтому создал противоминную и противолодочную оборону не только Финского залива, но и у Кольского полуострова. Для приема транспортов были реконструированы порты, построены железнодорожные пути и на Кольском полуострове, и на Балтике, а для охраны порта Ревель — сооружена база миноносцев в Моонзунде. Для создания флотилии Северного Ледовитого океана по указанию Григоровича были проведены переговоры с Японией о передаче России затонувших в ходе русско-японской войны крейсера «Варяг» и эскадренных броненосцев «Полтава» и «Пересвет». Предполагалось, что после ремонта они станут ядром новой эскадры, прообразом Северного Флота.

Немцы считали сражение за Балтику второстепенным, а русский флот так и не оправившимся после Цусимы, что отчасти было справедливо. Боевые действия для нашего флота начались 31 июля 1914 года с выставления минных заграждений. Первый же и очень неожиданный успех произошел 26 августа. Тогда, маневрируя в тумане, легкий немецкий крейсер «Магдебург» сел на камни у острова Оденхольм, что у северного побережья нынешней Эстонии. На выручку новейшему крейсеру поспешил эсминец и крейсер «Амазон», но быстрее оказались наши корабли «Богатырь» и «Паллада», сумевшие ураганным огнем отогнать неприятельские корабли, а «Магдебург» захватить. Тогда, в качестве трофея, в руках наших моряков оказалась книга для шифрования. По личному распоряжению морского министра, книга была передана в британское адмиралтейство, а наш военно-морской штаб начал получать все расшифрованные немецкие телеграфные сообщения.

Германцы использовали другие методы для противодействия Антанте. Вот что писал Керенский о действиях Ивана Константиновича для раскрытия немецких шпионов: «…Адмирал был предан царю, однако его настолько снедали сомнения и подозрения, что, не в силах совладеть с ними, он счел своим патриотическим долгом проверить слухи о проникновении германских шпионов в Царское Село. В ответ на настойчивые запросы из Царского Села относительно точной даты осуществления определенной военно-морской операции, он передал туда ложную информацию о приказе к отплытию отряда русских крейсеров. И со всей точностью, именно в тот час и в том месте, когда и где, согласно переданной им информации, должны были появиться русские крейсера, оказалась германская эскадра кораблей…» Продолжение истории нам не ведомо, но можно не сомневаться, что Григорович принял все меры, дабы обезопасить русский флот.

И всё же, для русских вооруженных сил морской театр военных действий был отнюдь не главным, хотя воевал наш флот очень достойно, не неся больших потерь и тесно взаимодействуя с англичанами. Для поддержки наших кораблей они отправили на Балтику отряд подводных лодок серии Е, а через полтора года усилили его серией S. На Балтике произошло еще три сражения, в одном из которых (Готландском бою) наши корабли подожгли и заставили выброситься на берег неприятельский минный крейсер «Альбатрос», а британские подводные лодки вывели из строя крейсер «Принц Адальберт». Дважды немецкие эскадры пытались прорваться в Рижский залив, один раз в августе 1915 года, другой — в октябре 1917‑го. Первый раз со стороны неприятеля действовали 2 линейных корабля, 7 эскадренных броненосцев, линейный крейсер, шесть крейсеров, 24 эсминца и 14 тральщиков, но русскому флоту удалось победить; немецкий флот понес ощутимые потери и к концу августа оставил Финский залив. В октябре 1917 года победа тоже была на стороне нашего флота.

На Черном море до начала 1916‑го, когда в строй вступили два первых черноморских линкора «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», перевес был на стороне Османской империи, которую здесь поддерживали крейсера Германии. При помощи линкоров удалось установить блокаду Анатолийского буроугольного бассейна, и вскоре турки не смогли снабжать углем не только свой флот, но и местную железную дорогу. Немецкий же крейсер «Гебен» из-за нехватки угля в 1917 году ни разу не вышел в море. Оказалось, что стратегический, а не узко тактический, сухопутный подход к флоту приносит огромную выгоду для любого сражающегося государства. В этом пытался убедить наших генералов Иван Константинович на протяжении всей своей службы, сначала в качестве товарища морского министра, а затем и морского министра.

Еще до начала войны Григоровича очень интересовала возможность быстрого прохода между двумя театрами военных действий — Северным и Дальневосточным. Он с интересом следил за исследованиями в Арктике, и когда начальник Гидрографического управления генерал-лейтенант Андрей Ипполитович Вилькицкий предложил построить два корабля ледового класса для исследования Северного морского пути, всячески поддержал его. Корабли «Вайгач» и «Таймыр», уже во время Первой Мировой войны, первыми прошли по Северному Морскому пути от Владивостока до Архангельска.

Февральская революция смела имперский кабинет министров, не затронув лишь одного человека — Ивана Константиновича Григоровича. Будучи человеком предельно честным и порядочным, он не был замешан ни в каких подозрительных делах и авантюрах, и новые, революционные власти не нашли вразумительной причины для его отстранения. Не нашли причины для репрессий и большевики, хотя, безусловно, уволили старого имперского адмирала как классово чуждый элемент. И все же… его не только не репрессировали, но и дали какую-то фиктивную должность архивариуса, позволявшую получать в промерзшем и голодном Петрограде продуктовый паек и дрова, что было равносильно спасению. Но холод, голод и тревога брали свое. В 1924 году Иван Константинович попросил разрешения на выезд во Францию для лечения. Большевики не стали чинить препятствий старому адмиралу, и Григорович благополучно обосновался на юге страны, на Средиземноморском побережье, где тихо скончался 3 марта 1930 года. Он не написал и не сказал ни одного дурного слова ни о большевиках, ни о революционных матросах, жил по советскому паспорту, не желая менять гражданство. Даже в эмиграции он оставался предан России.

Наследием Ивана Константиновича можно считать большую часть флота, с которым Советский Союз встретил Великую Отечественную войну, а построенные им линкоры были распилены на лом только при Н. С. Хрущеве. Имя Ивана Константиновича Григоровича несет принятый в эксплуатацию 10 марта 2016 года головной фрегат (сторожевой корабль) проекта 11356.