Яковенко И.Г. Мир через призму культуры. Культурология и россиеведение. – М.: Издательство «Знание», 2013. – 310 стр.
Мы давно уже научились понимать и описывать окружающий нас мир. Физика, химия, биология надежно объясняют всё, с чем мы соприкасаемся, что видим на Земле, помогают нам успешно использовать законы природы. Астрономия и космология расширяют наши знания на всю Вселенную. Но до сих пор мы не слишком понимаем, почему одни страны успешны, а другие – нет, отчего история той или иной страны складывалась таким, а не иным образом, по какой причине происходят глубинные изменения в обществе, почему человек в массе своей нередко поступает во вред собственному будущему? Но уже ясно, что определяющую роль в этом играет культура. Если иметь в виду под этим словом широкий феномен – всё, что создано руками и умом человека.
«Мы живем в мире, не так давно осознавшем существо феномена культуры. Природа культуры и ее место в ряду базовых факторов существования человека раскрываются на наших глазах. Нам еще предстоит понять очень и очень многое. Бурно развивающееся гуманитарное знание и историческая практика XX–XXI веков подводят к высоко значимой истине – проблемы и исторические вызовы, встающие перед современным человеком, требуют глубокого проникновения в природу культуры. Без понимания этих сущностей невозможны как серьезная интерпретация реальности, так и выработка сколь-нибудь адекватной стратегии исторического бытия». Это – ёмкая цитата из недавно вышедшей в свет книги «Мир через призму культуры» Игоря Григорьевича Яковенко.
В философский, а в затем научный и повседневный обиход первым слово «культура» запустил немецкий просветитель Иоганн Кристоф Аделунг, опубликовавший в 1782 году книгу «Опыт истории культуры человеческого рода». Иоганн Готфрид Гердер, создатель исторического понимания искусства, критик и поэт второй половины XVIII века, широко использовавший термин «культура», писал в конце 1780-х годов: «Мы можем как угодно назвать этот генезис человека во втором смысле, мы можем назвать его культурой, то есть возделыванием почвы, а можем вспомнить образ света и назвать просвещением, тогда цепь культуры и света протянется до самых краев земли». Великий мыслитель Иммануил Кант противопоставлял культуру умения культуре воспитания и тревожно отмечал отрыв бурного развития цивилизации от культуры – последняя тоже шла вперед, но гораздо медленнее.
Культура присутствовала во многих гуманитарных исследованиях ХХ века. Фактически о ней писал основатель французской социологической школы Эмиль Дюркгейм в книге «Государство и общество в России» (1902 год), когда рассуждал о традиционной роли государства в России. Роль культуры признавали Николай Бердяев, Даниил Андреев, Юрий Лотман и ряд других мыслителей, включая западных. Ну и, конечно, нельзя не упомянуть основополагающее исследование Сэмюэля Хантингтона и Лоуренса Харрисона «Культура имеет значение», доказавшее, что культура напрямую влияет на общественное и экономическое развитие*.
В русле магистральных научных изысканий в этой сфере находится и книга «Мир через призму культуры» – одна из многих работ известного культуролога Игоря Яковенко, кстати, неоднократно выступавшего на страницах нашего журнала. Она вобрала в себя статьи, как напечатанные в последнее десятилетие, так и не опубликованные ранее. Они с разных сторон рассматривают феномен культуры – роль ментальности в структурировании субъекта и субъектности, традиции европейской культуры, проблемы гражданского долга, трансляцию ментальности, ловушки исторического тупика и другие.
Субъектность – это умение человека нести ответственность за себя, принимать важные решения. С ходом истории субъектность претерпевает изменения. Согласно Яковенко, «человек и врожденная ему культура находятся в сложных субъект-субъектных отношениях. По мере разворачивания всемирно-исторического процесса мера субъектности человека нарастает. Но, во-первых, это прирастание происходит крошечными шагами. И, во-вторых, история идет через процессы смены локальных цивилизаций. Одна жесткая структура, исчерпавшая возможности развития, разрушается и уступает место следующей, которая возникает в акте цивилизационного синтеза, проходит отпущенный ей путь исторической эволюции и однажды также сходит с исторической арены».
Личность человека во многом определяется культурой, в которой он вырос. Темперамент может передаться по наследству, но не менталитет. Яковенко подчеркивает: «Личность человека, те его характеристики, которые воспринимаются как исходно природные, складываются на пересечении врожденного и культурно заданного. Тот же самый человек, переданный после рождения в руки приемных родителей и воспитанный в другой культуре, неизбежно и существенным образом отличался бы в своих базовых характеристиках. Субъектность человека задается, а значит и ограничена, актуальной для него культурой».
Один из ключевых вопросов: чем один народ отличается от другого? Культурой. Разумеется, речь идёт об общих для подавляющей части представителей данного народа черт, особенностей, характеристик. «Существо родной культуры входит в органику человеческой личности. Это не нечто познанное, важное, интересное, даже разделяемое человеком, но часть его собственной природы. То, от чего невозможно отчуждение». Яковенко делает важное уточнение: «Ментальность не то, что мы думаем, а то, как мы думаем. Она несводима к осознанному – нормам, правилам и вообще к лежащему на поверхности уровню дискурса культуры. Ментальность – метаязык культуры и человеческого сознания».
По мере перехода общества от архаичного к традиционному, а затем к постиндустриальному, типичный представитель общества получает всё больше возможностей для реализации своего творческого потенциала. Яковенко пишет об этом: «Заметим, чем архаичнее культура, тем более кристаллизован каркас культурных норм, тем меньше неоднозначности и ситуаций разночтения внутри культурного пространства, тем уже горизонт творческой активности носителя культуры».
Как же появляются изменения в культуре? Как следствие серьезных изменений в сфере технологий. Технологические революции требуют качественно иного субъекта, адекватного новому технологическому пространству. «…История XIX века свидетельствует – эпоха пара не сопрягается с крепостным правом и рабовладением. Там, где возникают железные дороги и фабрики, рушатся крепостное право (Россия) и рабовладение (США). Человек, конституированный сословным сознанием, не сопрягается с индустриальным рыночным обществом. Об этом свидетельствуют не только европейские революции XIX века, но и Февральская 1917 года в России. Иллюзия полагать, что палеолитического охотника и собирателя можно «переучить» на земледельца и скотовода. Процессы такого преобразования разворачивались на фоне вымирания и маргинализации массы зашедших в тупик людей, шли чрезвычайно мучительно и практически оборачивались вымиранием человека вчерашнего и рождением человека сегодняшнего, отличающегося от него стадиально и экзистенционально чуждого».
Но откуда появляются новые технологии, причем не только промышленные, но и социальные? Благодаря людям, имеющим творческий потенциал. Такие люди есть в каждом обществе всегда, хотя далеко не каждая эпоха им благоприятствует. «Люди, наделенные творческим потенциалом, рождают новое, однако векторы творческой активности заданы доминирующей культурой. Сверх того, любая инновация становится фактом общественной жизни лишь после того, как пройдет фильтры культуры, будет признана допустимой, представляющей интерес, полезной. В противном случае ее не заметят. Либо отметят, а автора сожгут на костре». Новое всегда пробивало себе дорогу с трудом, понемногу отвоевывая позиции у прошлого, хотя постиндустриальное общество гораздо проще принимает новации во всех сферах жизни.
Впрочем, фильтры культуры можно проходить, ломая их и насаждая инновации. ХХ век показал немало тому примеров. Самый первый – Турецкая Республика, ведомая Кемалем Ататюрком. Яковенко так характеризует этого человека: «Жесткий и авторитарный лидер, опиравшийся на харизму спасителя нации, многовековую любовь турецкого народа к армии и вестернизированные слои офицерского корпуса, чиновничества и буржазии, Ататюрк в 1930-е годы провел серию реформ (запрещение дервишских орденов, латинизацию алфавита, уравнивание женщин в правах с мужчинами и др.), которые разрушали многовековую имперскую традицию. В Турции формируется и утверждается государственная идеология – лаицизм, фиксирующая секулярный характер турецкого общества и национальное государство». Тут уместно напомнить о масштабах крови, пролитой Ататюрком в ходе осуществления своих реформ. Так преодолевалось прошлое.
Через слом культурных фильтров прошли Япония и Китай. План Маршалла, навязанный оккупационным режимом США поверженной стране, прежде всего обеспечил создание в Японии независимой судебной системы. Кроме того, появились партии, парламент, возникло реальное разделение властей. Монархия превратилась в конституционную. Именно это в сочетании с трудолюбием японцев обеспечило последующее бурное экономическое процветание страны. При этом Япония осталась Японией, в том смысле, что вобрав такие западные ценности, как уважение к закону, к правам человека, разделение властей, свобода слова и собраний, японцы, тем не менее, сохранили свои национальные традиции, свою уникальную культуру.
В Китайской Народной Республике власти, выполняя план Дэн Сяопина, не дали никаких политических свобод, но обеспечили две ключевые вещи: полную экономическую свободу и защищенность частной собственности. Кроме того, китайские власти не предоставили никаких преференций государственным предприятиям – они вынуждены конкурировать с частными предприятиями как обычные экономические субъекты с полным риском разорения в случае неуспеха. Все это плюс уменьшение бюрократического давления обеспечило рекордный экономический подъем Китая.
Разница опыта Японии и Китая – в том, что Япония реформировалась под влиянием внешних обстоятельств, а Китай пошел на реформы по решению руководства страны. Однако отсутствие политических свобод в КНР рано или поздно станет тормозом в развитии страны, поскольку, как показывает опыт экономически развитых стран, только в условиях свободы люди могут сполна реализовать свой творческий потенциал.
В России после августа 1991 года тоже происходил слом культурных фильтров. Но этот процесс был скорее стихийным, чем целенаправленным, поскольку у высшего руководства страны не было четкой концепции преобразований. Что касается основной массы населения, Яковенко описывает их состояние так: «Люди, которые веками жили в убеждении, что богатство – грех и только нищий наследует Царствие Небесное; люди, которым на продолжении жизни трех поколений объясняли, что «хапуга» омерзителен, «кулак» – враг общества, а слова «мещанка» и «торговец» – ругательства, – неожиданно для себя очутились в мире, который сошел с ума. Носители репрессируемых инстинктов обрели социальную санкцию, преуспели и на глазах превратились в хозяев жизни». Нет смысла подчеркивать, что это привело к серьезным социальным напряжениям в российском обществе. «Значительный сектор общества демонстрирует психологическую и культурную неготовность к жизни по-новому».
Следует отметить, что ни в СССР, ни в постсоветской России государство не выполняло функций преобразователя в той мере, в какой это делало последние 30 лет государство в Китае. Между тем, роль государства в обеих странах определяющая – это наша давняя культурная традиция.
Любопытно, что помянутый выше Эмиль Дюркгейм, размышляя о традиционной роли государства в России, писал сто десять лет назад в книге «Государство и общество в России»: «У западных народов Европы государство было скорее следствием спонтанного развития общества; политическая организация здесь сформировалась постепенно, под влиянием экономического, демографического и нравственного состояния страны. Исторический процесс развивался здесь снизу вверх.
В России оно происходило противоположным образом. Государство там организовалось до общества, и именно оно общество и организовало».
Фактически, Дюркгейм объясняет, каким образом в России, как и в странах Востока, сохранился приоритет государства перед человеком, в то время как в Западной Европе укоренилась иная парадигма. Дюркгейм продолжает: «Судя по ряду признаков, похоже, что результат деятельности государства носит поверхностный характер и не имеет глубоких корней. Поскольку политическая организация не выражает нравственное устройство страны, она почти не смогла глубоко ее затронуть. Вероятно, там имеет место простое ее наложение, точно так же, как в Китае». Дюркгейм показывает, что приоритет государства перед человеком не создает эффективного государства, связывая последнее с его политической организацией, которая должна выражать нравственное устройство.
Приоритет государства перед человеком тесно связан с имперским сознанием. А оно продолжает довлеть в нашем обществе. Яковенко пишет: «Правители новой России периодически совершают символические жесты, которые можно трактовать в духе усилий по собиранию земель заново.
В новой России не нашлось политической силы, которая взяла бы на себя мужество громогласно заявить, что роспуск СССР – самая большая историческая удача, выпавшая на долю русского народа за последние 50 лет. Если РФ – национальное государство, то оно не может горевать о роспуске империи, отрицавшей идею национального Российского государства… Здесь содержатся риски, масштаб которых трудно переоценить».
Крайне актуальна статья, посвященная ловушкам исторического тупика – тем опасностям, которые подстерегают попавшее в трудное положение общество. Яковенко описывает это так: «…Ситуация, в которой дальнейшее существование социокультурного организма в устойчивых параметрах невозможно… исторический тупик вырастает из критической неадекватности социокультурного целого реальности. Общество оказывается не в состоянии осознать реальность во всём объеме». И важное дополнение: «…Механизм исторического тупика состоит в том, что культура, а значит, и сознание общества, зашедшего в тупик, оказывается неадекватна качественно изменившейся ситуации. Она, эта культура, не рассчитана на данные параметры, не предполагает ответов на новые вызовы, не в состоянии адекватно оценить и осмыслить происходящее, не располагает потенциалом самоизменения, достаточным для разрешения тупиковой ситуации».
И далее: «Здесь возникает объективное противоречие между культурой как безличной самоорганизующейся сущностью, логически ориентированной на бесконечное самовоспроизводство, и человеком – носителем этой культуры, законами природы также ориентированного на самовоспроизводство. Сохранение культуры означает обскурацию сообщества носителей обреченной культуры. Либо из этого конфликта рождается творчество, разрушающее старую структуру, либо носители обреченной модели сходят с исторической арены. При этом важно помнить, что в данном случае речь идет о социокультурном организме как целом. Отдельные люди могут видеть, понимать, предлагать решения. Однако процессы развития целого задаются доминирующим системным качеством. Дело не в том, что пишут или предлагают отдельные члены общества, а в том, что принимает или отвергает общество как целое».
Вывод, который делает Яковенко, таков: «Выход из тупика требует смены ценностей. Культура диктует: ценности – это наша база… История свидетельствует о неспособности обществ, необратимо зашедших в тупик, пойти по единственно возможному пути, который обещает выход, выживание, в том числе и в самом буквальном смысле, и задает движение по пути перехода в историческое небытие. В этом и состоит феномен исторического тупика».
Задача, которую ставил перед собой Игорь Яковенко, работая над опубликованными в книге «Мир через призму культуры» статьями – глубокого проникновения в природу культуры, выявление факторов, определяющих менталитет народа и судьбу страны – была автором выполнена в значительной мере. Книга дает ответы на многие вопросы, которые стоят перед нами сегодня и от решения которых, без преувеличения, зависит будущее России. Хочется верить, что результаты проведенного Яковенко обширного исследования не только дадут научный вклад в развитие культурологии, но будут использованы российским обществом и российской властью.
* Наш журнал публиковал материалы, посвященные ключевой роли культуры, в №№ 3, 5 и 6 за 2010 год.
