Об академике А. Д. Сахарове, которому 21 мая исполнилось бы 100 лет, мы говорим с Борисом Львовичем Альтшулером, доктором физико-математических наук, старшим научным сотрудником Физического института им. П. Н. Лебедева РАН, председателем Правления РОО «Право ребенка».
«Знание — сила»: Борис Львович, существует мнение, что первое впечатление о человеке — самое верное. Расскажите, пожалуйста, о Вашей первой встрече с А. Д. Сахаровым. Я знаю, что Андрей Дмитриевич был, в частности, Вашим оппонентом на защите диссертации. Почему и как вы пришли к нему?
Альтшулер: Моя первая встреча с Андреем Дмитриевичем — это январь 1968 года, когда я привез ему домой на Щукинский проезд свою диссертацию по общей теории относительности. Мой отец, который много лет работал с Сахаровым на объекте в Арзамасе‑16, был с ним близко знаком, попросил его быть моим оппонентом. Вот я и завез ему свою диссертацию. Про эту встречу ничего не помню.
Первая содержательная встреча с Сахаровым произошла у меня в начале августа того же 1968 года, когда мы оказались в одном самолете, направляясь на международную гравитационную конференцию в Тбилиси. Немного поясню про Сахарова в то время. В мае Сахаров через друзей запустил свою знаменитую статью «Размышления…» в самиздат. Согласно рассекреченным ныне документам Политбюро ЦК КПС и КГБ СССР, в конце мая КГБ представил «изъятый оперативным путем» текст «Размышлений» лидеру СССР Л. И. Брежневу, который внимательно изучил эту весьма объемную брошюру, по его поручению с ней ознакомились другие члены Политбюро, и эта статья Сахарова существенно определила внешнюю политику СССР на годы вперед. К сожалению, только внешнюю, все предложения «Размышлений» по демократизации внутренней политики, по строительству «социализма с человеческим лицом» были проигнорированы; хотя уточню: через 20 лет в перестройку многие предложения «Размышлений» реализовались М. С. Горбачевым и его соратниками — теми самыми людьми, которые читали и изучали все документы и заявления Сахарова, включая и периода его ссылки. Но о «Размышлениях» Сахарова, их исторической роли, о великих надеждах перестройки и их катастрофическом крушении — это отдельный разговор.
А тогда, в 1968‑м, Сахаров ничего этого не знал, все названные документы КГБ и Политбюро шли под рубрикой «Совершенно секретно. Экземпляр единственный». Тогда о судьбе своей статьи Сахаров впервые узнал из передачи иностранного радио 10 июля 1968 года. Вот как он сам об этом пишет в «Воспоминаниях»:
«10 июля, через несколько дней после очередного приезда на объект и ровно через семь лет после памятного столкновения с Хрущевым, я стал слушать вечернюю передачу Би-би-си (или «Голоса Америки», я не помню) и услышал свою фамилию. Передавали, что в вечерней голландской газете 6 июля опубликована статья члена Академии наук СССР А. Д. Сахарова, который, по мнению некоторых специалистов, является участником разработки советской водородной бомбы. Статья содержит призыв к сближению СССР и стран Запада и к разоружению, описывает опасности термоядерной войны, экологические опасности, опасность догматизма и террора, опасности мирового голода, резко критикует преступления Сталина и отсутствие демократии в СССР. Статья содержит призыв к демократизации, свободе убеждений и к конвергенции как альтернативе всеобщей гибели (я, конечно, не помню точно характера комментариев и пишу сейчас то, что хотел бы услышать и что потом не раз слышал).
Я понял, что дело сделано. Я испытал в тот вечер чувство глубочайшего удовлетворения! На другой день я должен был лететь в Москву, но перед этим в 9 утра заехал на работу. Войдя в свой кабинет, я увидел за письменным столом Юлия Борисовича[1] (он приехал на какое-то совещание). Я сказал:
— Моя статья опубликована за границей, вчера передавали по зарубежному радио.
— Так я и знал, — только и смог с убитым видом ответить Ю. Б.
Через пару часов я поехал на аэродром. Больше в свой кабинет я уже никогда не входил»[2].
Будучи отстраненным от секретных работ, Сахаров, по совету Я. Б. Зельдовича, послал свой доклад на названную гравитационную конференцию в Тбилиси, я тоже послал туда доклад. Так мы и оказались в одном самолете в начале августа, примерно за 20 дней до силового подавления «Пражской весны», задачей которой было построение того самого «социализма с человеческим лицом».
Возвращаюсь к вашему вопросу о моей первой значимой встрече с Сахаровым. Из-за грозы над Главным Кавказским хребтом наш самолет был вынужден приземлиться в аэропорту Минвод, где мы переночевали. Когда, стоя в проходе самолета в ожидании высадки, я разговаривал с Сахаровым, к нему подошла стюардесса и предложила переночевать в гостинице аэропорта. Андрей Дмитриевич, указав на меня, спросил, где будет ночевать молодой коллега, на что девушка пояснила, что гостиница маленькая, и в ней могут остановиться только академики и иностранные гости конференции. Тогда Сахаров от гостиницы отказался, и мы провели ночь на стульях в зале аэропорта. Что позволило обсудить, конечно, выбирая выражения, поскольку кругом «уши», его «Размышления», с которыми я ознакомился практически сразу после их появления в самиздате в мае.
Вот эта беседа запомнилась. Я тогда в свои 29 лет был настроен уже сильно критически, ряд мест «Размышлений» мне не понравились, скажем так, их «просоветской направленностью». Я сказал об этом Андрею Дмитриевичу. Интересна его реакция. Он не возражал, не спорил, но кратко, по существу объяснял свою позицию. Во‑первых, он сказал, что не хотел слишком радикальной тональностью оттолкнуть советскую научную интеллигенцию, что статья и так содержит много нового и непривычного. То, что статья ориентирована также и на возможное прочтение руководством СССР, не говорилось, да Андрей Дмитриевич и не знал, будут ли ее там читать, просто у него каким-то чудесным образом получалось находить такие слова, что с ним соглашались люди, стоящие на прямо противоположных позициях. Об этой уникальной способности Сахарова я скажу чуть ниже. Также я понял, что и он сам внутренне не возражает против этой «советскости» «Размышлений». Андрей Дмитриевич пишет в «Воспоминаниях», что с ранней юности он принимал как самоочевидность, что будущее мира за социализмом и что капитализм так или иначе отомрет. Очень медленно, под влиянием многих факторов, включая и личное общение с высшими руководителями СССР, Сахаров к 1968 году пришел к тому, что он назвал «теорией симметрии»: что право на существование имеют и социализм, и капитализм, только надо взять у каждой системы все лучшее, отбросив худшее. Отсюда главная идея «Размышлений» о конвергенции двух систем и необходимости переходить от угрожающего самому существованию жизни на Земле ядерного противостояния СССР и США к различным договоренностям. Что и стал делать Л. И. Брежнев, объявив «политику разрядки» и тому подобное. И только позже Сахаров пришел к выводу, что есть все-таки принципиальная разница между тоталитарной и демократической системами; советские танки в Чехословакии через 20 дней после того нашего разговора ночью в аэропорту Минвод, были, конечно, сильнейшим толчком к такой эволюции взглядов.
А главное мое впечатление от того разговора с Сахаровым — его демократизм, не говоря уже о странном для солидного, не очень молодого — 47 лет, академика отказе от ночевки в гостинице из-за того, что молодому собеседнику там нет места. Но это Сахаров!
ЗС: Изменилось ли Ваше представление о нем в дальнейшем: возможно, раскрылись какие-то новые стороны его личности?
Альтшулер: Я был знаком с Сахаровым более 20 лет и могу свидетельствовать: по сравнению с ним большинство из нас конформисты. Его мозг был открытой системой, всегда готовой к творческому анализу новой информации и поиску принципиально новых подходов. Чего у него не было совсем, так это взрослого консерватизма. Столь, увы, знакомое отношение к собеседнику «сверху вниз» по причине разницы в возрасте или разницы (в случае Сахарова колоссальной) в положении — это не про Андрея Дмитриевича Сахарова. Поэтому и общаться с ним было интересно. Это первое впечатление в дальнейшем только укрепилось.
Небудничность в самой прозаической обстановке — это тоже среди основных впечатлений от общения с Сахаровым. В любой момент он среди общего шумного разговора мог начать говорить о физике — теория струн, стрела времени, новости астрофизики. Мог предложить решить задачу или прочитать недавно сочиненное им шуточное стихотворение. В любой ситуации — ясное ощущение масштаба происходящего. О таких людях говорят: руки в земных делах, а голова в небе. Никогда не видел его раздраженным, суетящимся, не видел, как нервничает. И, конечно, он никогда никого не ругал. Это было в крови, от семьи, от предков.
Почему тексты Сахаров были столь убедительны? Наверно, потому, что его выступления — не речь пророка, провозглашающего истины в конечной инстанции, а всегда — приглашение к размышлению. Сахаров пишет, что ему близка позиция польского философа Лешека Колаковского, и поясняет: «Это тайное сознание противоречивости мира… Это постоянное ощущение возможности собственной ошибки, а если не своей ошибки, то возможной правоты противника».
ЗС: То, что ваш жизненный путь пересекся с жизнью А. Д. Сахарова — было ли это, на Ваш взгляд, случайным поворотом судьбы — или Ваша встреча была обусловлена сходством интересов, судеб, общностью научных разработок?
Альтшулер: Об общности научных разработок говорить не приходится, у нас не было совместных работ, а вот общие интересы в физике были, мы это все при случае обсуждали. Как я уже сказал, первопричиной знакомства была моя диссертация по общей теории относительности, а для Сахарова эта сфера теорфизики была близка и интересна. Незадолго до нашей встречи, в 1967 году, он опубликовал свою ставшую потом знаменитой работу «Вакуумные квантовые флуктуации в искривленном пространстве и теория гравитации», где выдвинул смелую идею, что уравнения Эйнштейна общей теории относительности не надо задавать «руками», что они естественным образом получаются как отклик квантового вакуума материальных полей на искривление пространства-времени. Именно эту работу Андрей Дмитриевич доложил в 1968 году на гравитационной конференции в Тбилиси. Сахаров (из «Воспоминаний»): «К сожалению, я не доложил работу о барионной асимметрии. Кажется, тема доклада была выбрана по совету Я. Зельдовича, состоявшего в организационном комитете конференции. Зельдович, как я уже писал, тогда отрицательно относился к работе о барионной асимметрии. Вероятно, я должен был проявить больше настойчивости, но мне и самому хотелось доложить свою последнюю работу, тем более имевшую прямое отношение к теме конференции.
Среди зарубежных участников был профессор Уилер[3] (известный своими работами по гравитации, а также — на заре его научной деятельности — совместной работой с Н. Бором о физике процессов ядерного деления). Яков Борисович познакомил меня с ним. Пару часов мы имели с ним очень интересную, запомнившуюся мне беседу в ресторане «Сакартвело». Говорили и о науке, и об общественных проблемах…»[4]. Позже Уилер включил описание идеи Сахарова квантово‑индуцированной гравитации в знаменитую книгу «Гравитация» Мизнера, Торна, Уилера. Замечу, что тогда Уилер отметил и мою работу, был на моем докладе.
Поясню: в приведенной цитате Андрей Дмитриевич пишет о еще одной своей работе, опубликованной тогда же в 1967 году. В этой работе он объясняет, почему наша Вселенная состоит из материи (в том числе, барионов — протонов и нейтронов) и в ней совсем нет антиматерии («антизвезд», «антигалактик», состоящих из антипротонов, антинейтронов, позитронов и тому подобное). Эта работа Сахарова стала классической, основана она на чрезвычайно смелой идее о нестабильности протона. В конце 1970‑х, через 10 с лишним лет после публикации этой работы, идея Сахарова о нестабильности протона прочно вошла в теоретическую физику, но первоначально эта его статья вызывала у теоретиков лишь усмешку и непонимание.
В целом в 1960‑е годы Сахаров сделал три фундаментальные работы — две названные 1967 года по индуцированной гравитации и барионной асимметрии Вселенной и первую 1965 года «Начальная стадия расширения Вселенной и возникновение неоднородности распределения вещества», объясняющую происхождение звезд, галактик и скоплений галактик. Предсказания этой работы были обнаружены астрофизиками в начале 2000‑х, достаточно набрать в поисковике «Sakharov oscillations», чтобы убедиться в актуальности этой статьи. Вот как сам Андрей Дмитриевич пишет о своем возвращении к фундаментальной физике после многолетнего «бомбового» перерыва: «Годы 1963–1967‑й были для меня плодотворными в научном отношении. Одной из причин было уменьшение интенсивности работы по спецтематике, которая стала гораздо меньше занимать мои мысли. Очень большую роль в моей научной судьбе в этот период сыграло общение с Я. Б. Зельдовичем. В начале 60‑х годов Зельдович начал работать над проблемами космологии и астрофизики — они с этого времени стали для него главными. Вслед за ним о «большой космологии» стал думать и я».
ЗС: Какие моменты вашего общения с Андреем Сахаровым вам сейчас кажутся наиболее интересными?
Альтшулер: Выделить трудно. Давайте я лучше повторю его шутку. В 1987 году, вскоре после возвращения Сахарова из ссылки, мой отец его навестил, я тоже был при этом. Среди прочего Андрей Дмитриевич рассказывал о своих (сыгравших важную роль в заключении в декабре 1987 года исторического договора СССР и США о ликвидации ядерных ракет средней и малой дальности) выступлениях по просьбе М. С. Горбачева на Форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества», другие подобные вещи. Мой отец заметил: «Андрей Дмитриевич, вы находитесь на верхнем этаже власти», на что Сахаров немедленно отреагировал: «Я не на верхнем этаже. Я рядом с верхним этажом, по ту сторону окна». Шутка, но при этом очень точная: Андрей Дмитриевич никогда не занимал никаких административных постов и членом партии не был, вежливо отказался от такого предложения еще в сталинскую эпоху; но при этом, начиная с успешного испытания в августе 1953‑го первой советской водородной бомбы (сахаровской «Слойки») он был неформально причислен к высшей советской элите. Я сейчас к 100‑летию Сахарова написал книгу, в названии которой воспользовался этой его шуткой: «Сахаров и власть: по ту сторону окна. Уроки на настоящее и будущее». В книге 60–70% текста — это сам Сахаров, цитаты из его «Воспоминаний», перемежающиеся документами, пояснениями, цитатами из воспоминаний людей, знавших Сахарова.
ЗС: Вы понимали, что этому человеку принадлежит будущее — и, если да, то почему?
Альтшулер: Это было достаточно очевидно по двум причинам.
Во‑первых, его голос достигал высшего советского руководства, и Сахаров сознавал это свое совершенно особое положение. «Мое имя не принадлежит только мне, и я должен это учитывать», — сказал он мне как-то при случае (в середине 1970‑х). А то, что голос его не только достигал Олимпа власти СССР, но и всерьез там учитывался, проявлялось также и в какой-то невероятной терпимости этой власти к «проделкам Сахарова» (словосочетание из недавно рассекреченных «Рабочих тетрадей» Л. И. Брежнева). На самом деле Леонид Ильич в буквальном смысле слова преклонялся перед Сахаровым, начиная с их общения раньше по «бомбовым» делам. И, несмотря ни на что, не давал его в обиду. Ведь даже ссылка в течение 4 лет и 4 месяцев не была настоящей — вопреки решению Политбюро от 3 января 1980 года и последующему Указу Президиума Верховного Совета СССР от 8 января («Установить Сахарову А. Д. режим проживания, исключающий его связи с иностранцами и антиобщественными элементами»), Е. Г. Боннэр было де факто разрешены «челночные» поездки Горький — Москва — Горький и общение в Москве с иностранной прессой, — и голос Сахарова продолжал звучать на весь мир. Очевидно, что на самом верху не было единогласия по поводу изоляции Сахарова. Эта парадоксальная ситуация продолжалась и после смерти Л. И. Брежнева 10 ноября 1982‑го, когда Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Ю. В. Андропов. И только через несколько месяцев после смерти Юрия Андропова 9 февраля 1984 года, когда 2 мая Елену Боннэр больше не выпустили из Горького, было, наконец, реализовано то решение Политбюро января 1980 года об изоляции Сахарова. Поэтому Андрей Дмитриевич и объявлял свои бессрочные длительные голодовки, как он говорил Елене Боннэр: «Как ты не понимаешь, я голодаю не только за твою поездку и не столько за твою поездку, сколько за свое окно в мир. Они хотят сделать меня живым трупом. Ты сохраняла меня живым, давая связь с миром. Они хотят это пресечь».
Во‑вторых, мы все знали, что голос Сахарова очень значим за рубежом. Это и его «Размышления» 1968 года (в 1968–1969 годах изданы общим тиражом 18 миллионов экземпляров — больше, чем Ж. Сименон и Агата Кристи), и его Нобелевская лекция 1975 года и так далее.
Да, голос Сахарова творил наше более безопасное будущее. Ведь он сознавал, какое страшное оружие он создал, и ни на секунду не забывал о своей ответственности. Отсюда и его слова: «Сегодня термоядерное оружие ни разу не применялось против людей на войне. Моя самая страстная мечта (глубже чего-либо еще) — чтобы это никогда не произошло, чтобы термоядерное оружие сдерживало войну, но никогда не применялось».
И тут уместно сказать о правах человека. Воспринимаемая сегодня как самоочевидная, триада Сахарова «Мир, прогресс, права человека», давшая название его Нобелевской лекции, по сути дела, совершенно нетривиальна. Действительно, почему ключ к спасению человечества от термоядерного самоуничтожения — в соблюдении индивидуальных прав человека, в борьбе за каждого конкретного узника совести? А ведь Сахаров в Нобелевской лекции перечисляет 127 имен советских узников совести и извиняется перед теми, кого не сумел назвать. Заставить «серьезных людей» — творцов большой политики Запада сделать нечто для них совершенно противоестественное — обратить внимание на отдельного человека — труднейшая задача, которую в 1970‑е, 1980‑е годы решали Сахаров и другие советские правозащитники. И чудесным образом ее решили. И названное выше соглашение СССР — США декабря 1987 года о ликвидации ядерных ракет в Европе вполне логично последовало за освобождением в СССР в 1987‑м большинства людей, осужденных за слово, за убеждения, критику. А ведь общество, в котором зажимают критику, не может быть жизнеспособно.
ЗС: В чем, на Ваш взгляд, состоит значимость имени Сахарова сегодня, для нас?
Альтшулер: Конечно, столь ранний (68 лет — не возраст) уход Сахарова в декабре 1989 года — величайшая беда для России. Сейчас можно слышать обвинения в его адрес, что именно он, занявшись в 1989 году не своим делом — политикой, развалил государство, довел страну до криминального хаоса и распада. Но достаточно прочитать выступления Сахарова 1989 года, чтобы убедиться, насколько несправедливы эти обвинения, а также увидеть, насколько современны эти его заявления и конкретные предложения в сферах государственного строительства, экономики и соблюдения фундаментальных прав человека.
Напомню, что перестроечные реформы М. С. Горбачева, при всех их замечательных целях и замыслах, создали в СССР к началу 1989‑го обстановку хаоса и политического безвластия. Причем Сахаров к этому надругательству над здравым смыслом никакого отношения не имел.
Конкретно в политике:
С 28 июня по 1 июля 1988 года состоялась очередная XIX всесоюзная конференция КПСС. Из Резолюции конференции:
«Решающее направление реформы политической системы — обеспечение полновластия Советов народных депутатов как основы социалистической государственности и самоуправления в нашей стране».
Этот очень серьезный властный посыл был принципиально новым, можно сказать революционным, поскольку реальная власть на местах всегда в СССР принадлежала райкомам партии. Но никаких решений, отменяющих власть КПСС, обязывающих райкомы передать всю власть Советам, принято не было, в результате чего по всей стране возникла ситуация двоевластия, то есть безвластия. Сахаров в своих выступлениях 1989 года, особенно на Первом Съезде народных депутатов в июне, постоянно говорит о недопустимости этой ситуации и предлагает конкретные меры по ее срочному исправлению.
А. Д. Сахаров, в заключительный день Съезда 9 июня 1989 года:
«Я считаю, что Съезд не решил стоящей перед ним ключевой политической задачи, воплощенной в лозунге: «Вся власть Советам!», и далее: «Товарищи депутаты, на вас сейчас — именно сейчас! — ложится огромная историческая ответственность. Необходимы политические решения, без которых невозможно укрепление власти советских органов на местах и решение экономических, социальных, экологических, национальных проблем…»
Сахаров скончался вечером 14 декабря 1989 года. 21 мая этого года — его 100‑летие. Согласно распоряжению Президента России В. В. Путина от 18 марта 2019 года № 81‑рп «О подготовке и проведении мероприятий, посвященных 100‑летию А. Д. Сахарова», образован Оргкомитет под председательством Президента РАН А. М. Сергеева, планируется выпуск телевизионных и документальных фильмов, не так давно, 10 декабря 2020 года, на встрече с Советом по правам человека Путин поддержал идею установки памятника Сахарову в Москве на проспекте его имени.
А. Д. Сахаров (из интервью газете «Книжное обозрение», апрель 1989 года):
«Я согласен, что подъем общества возможен только на нравственной основе. Я верю, что в народе всегда сохраняются нравственные силы. В особенности я верю в то, что молодежь, которая в каждом поколении начинает жить как бы заново, способна занять высокую нравственную позицию. Речь идет не столько о возрождении, сколько о том, что должна получить развитие находящаяся в каждом поколения и способная вновь и вновь разрастаться нравственная сила».
Беседу вела Анна Кречетова.
[1] Ю. Б. Харитон (1904–1996), в 1946–1996 годах — главный конструктор, научный руководитель КБ‑11 — Арзамас‑16 — ВНИИЭФ, друг А. Д. Сахарова.
[2] Сахаров А. Д. Воспоминания. Т. 1. — М.: Права человека, 1996.
[3] Джон Арчибальд Уилер (1911–2008) — знаменитый американский физик-теоретик. Также участник Манхэттенского проекта.
[4] Сахаров А. Д. Воспоминания. Т. 1. — М.: Права человека, 1996.
