Подводя итоги столетнему существованию музея в Абрамцеве, мы обратились к одному из ведущих специалистов по истории русской усадьбы — историку архитектуры, доктору искусствоведения, главному научному сотруднику и заведующей отделом архитектуры Нового времени Научно-исследовательского института теории и истории архитектуры и градостроительства (НИИТИАГ), академику Российской академии архитектуры и строительных наук Марии Владимировне Нащокиной с просьбой рассказать о человеке, личность и интересы которого решающим образом определили не только уникальность абрамцевской жизни в последние десятилетия XIX века, но и многое из того, что и по сей день сохраняет значение, жизнеспособность и плодотворность далеко за пределами подмосковной усадьбы, — о последнем ее владельце, предпринимателе и меценате Савве Ивановиче Мамонтове (1841–1918).
Вообще усадьба Абрамцево изучена довольно хорошо. Этому способствовало то, что она уже с 1918 года функционировала как музей (в 1930-е годы к постройкам добавился дом для отдыха и работы художников, с 1977 года — это Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник). Она была сохранена самими потомками владельца, первым директором была младшая дочь Саввы Мамонтова — Александра. Цело большинство построек, сохранились архивы. Это большой материал для исследователей, который был востребован достаточно активно, благодаря чему об Абрамцеве существует значительная литература. Но большое видится на расстоянии, и каждое десятилетие добавляет что-то новое к нашему пониманию тех удивительных явлений, родоначальником которых было Абрамцево.
Усадьба старинная, как земельное владение она известна еще с XVI века. А в 1843 году, когда уже существовал дом — деревянный, он цел до сих пор, — ее купил Сергей Тимофеевич Аксаков. До самой смерти Сергея Тимофеевича усадьба принадлежала ему. Умер он в 1859 году, и через некоторое время после этого дочь, которой содержание ветшавшей усадьбы было не по силам, решила ее продать. Так в 1870 году Абрамцево перешло в руки Саввы Ивановича Мамонтова.
Уникальность усадьбы во многом определяется личностью Саввы Ивановича. С одной стороны, и его собственное становление как личности во многом происходило именно здесь. С другой, все его начинания тоже были рождены в Абрамцеве и только потом стали крупнейшими явлениями в российской культурной жизни.
Вообще, среди современников Саввы Ивановича я не могу назвать другого человека, который купил бы для себя усадьбу такого типа, как Абрамцево, с таким ветхим домом, — дом ведь конца XVIII — начала XIX века, к 1870 году он уже совершенно явно требовал ремонта. Конечно, Мамонтов искал для своей семьи усадебный дом, загородное жилье, ему было важно, что эта усадьба находилась в красивом месте вблизи Северной железной дороги, между Москвой и Сергиевым Посадом: акции этой дороги были наследством Саввы Ивановича от отца. Но одним из главных аргументов для Мамонтова было то, что усадьбой владел Аксаков, которого он очень любил. А кроме того, там бывали и Гоголь, и Тургенев, и Щепкин, и Погодин, — люди, оставившие большой след в истории русской культуры. И тому, что сейчас в абрамцевском доме есть мемориальные комнаты Аксакова, положил начало Савва Иванович.
Обычно, когда предприниматели уровня Мамонтова — все-таки он был миллионером, получил от отца большое наследство и сумел его значительно приумножить, — покупали усадьбы, они их переделывали; многие делали ставку на создание новых домов, на украшение их лучшими художниками, архитекторами и так далее. Савва Иванович пошел по совершенно другому пути. И скромный деревянный абрамцевский дом в каком-то смысле — его портрет. Для Саввы Ивановича важна была не форма, а содержание, дающее импульс для творчества. То же касается и его московского жилья: его особняк на Садовой-Спасской, подаренный ему отцом к свадьбе, тоже был скромным: обычный добротный двухэтажный дом, никаких роскошных интерьеров. А потому еще до революции, после печально знаменитого процесса над Мамонтовым, дом был продан, сломан и заменен на другое здание. Осталась только часть дворовых построек. Теперь, кроме Абрамцева, этого культурного гнезда, память Мамонтова в Москве почтить негде.
Трудно даже сказать, что было главным в обширной и разнообразной деятельности Саввы Ивановича — все его начинания оставили очень глубокий след. Перечислим их в порядке возникновения.
В 1872 году фактически образовался абрамцевский кружок — абсолютно семейное дело. Чета Мамонтовых — Елизавета Григорьевна и Савва Иванович — во время медового месяца в Италии познакомилась с Поленовыми, с семьей историка искусства Адриана Прахова и со скульптором Марком Антокольским. Подружились, ходили вместе, осматривали памятники. Естественно, Мамонтовы пригласили друзей к себе. Подобное содружество, с одной стороны, было характерно для времени — мы знаем примеры: среды у Телешова, Шмаровинские среды, — но такого, как у Мамонтова, пожалуй, не бывало.
Савва Иванович не просто привлекал всех своих друзей в усадьбу для работы: Поленов построил там дачу, Васнецов жил там больше десяти лет, тоже работая; там часто бывал Врубель, там вырос Серов, и все это происходило в непринужденной атмосфере. Кроме того, Мамонтов не раз помогал художникам и материально. Он спас от финансового краха Антокольского. Когда скульптору, действительно, было очень плохо, Мамонтов заказал ему произведение, за которое заплатил вперед. Когда у Виктора Михайловича Васнецова были очень непростые времена в финансовом отношении, Савва Иванович заказал ему серию полотен для украшения вокзальных зданий вдоль Северной железной дороги, которая оставалась его главным предпринимательским детищем. Все эти полотна мы теперь знаем, они висят в основном в Третьяковской галерее. Впечатляет уже один только перечень имен живших там людей: кроме названных, это и Александр Киселев, и Константин Коровин, и Елена Дмитриевна Поленова, и Наталья Яковлевна Давыдова, и Мария Якунчикова, и Михаил Нестеров, и Илья Остроухов, и Илья Репин, который тоже провел там довольно много времени, и более молодые художники — Исаак Левитан и Александр Головин… Все это вместе было бурлящим новыми идеями художественным котлом, где родилось несколько совершенно новаторских явлений, оставивших долгий, до сих пор продолжающийся след в русской культуре.
В 1885 году была создана столярная мастерская. Жена Мамонтова, Елизавета Григорьевна, вскоре после того, как усадьба была более-менее восстановлена, в 1874 году основала там школу для крестьянских детей — акт привычной для этого времени благотворительности. А в 1876‑м она решила, что детям нужна профессия, чтобы они могли как-то реализоваться, и лучше всего — здесь же, на месте. И устроила столярный класс. Воспитывая местных столяров‑кустарей, она увлеклась этим делом. Вместе с Еленой Дмитриевной Поленовой в 1880–1890‑е годы она много ездила по окрестностям для сбора художественных предметов крестьянского быта. Все обитатели Абрамцева принимали в этом посильное участие, решающей оказалась находка Василия Дмитриевича Поленова, который в 1882 году увидел в соседней деревне удивительную резную подкарнизную доску: она положила начало развитию резного промысла в Абрамцеве. Как ни удивительно, этот промысел существует до сих пор!
Тогда же возникла идея музейного собирания. Столярную школу в Абрамцеве возглавила Елена Дмитриевна Поленова. Установка была интересная: учеников не отсылали к каким-то печатным изданиям, где можно было бы подсмотреть орнаменты, а пытались нащупать живую линию крестьянского творчества, для чего и собирали предметы. На основе собранного Елена Дмитриевна создала больше ста эскизов мебели, которая уже в те годы оказалась востребована на рынке. Сейчас ее столики и шкафчики — очень востребованные антикварные предметы.
Столярная школа сразу же получила продолжение в нескольких мастерских. Во‑первых, в самом Сергиевом Посаде уже в 1891 году возникла резчицкая мастерская. Потом на протяжении десяти лет, с 1893‑го до 1903 года, такую школу в деревне Семеново возглавлял Николай Бартрам, известный художник, основатель Музея игрушки в Сергиевом Посаде. И Мария Тенишева, когда организовывала свою школу резьбы в Талашкине, тоже ориентировалась на Абрамцево.
После смерти Поленовой школу возглавила Н. Я. Давыдова, которая стала привлекать профессиональных архитекторов, таких, как Фомин, Бондаренко, с 1908‑го там работала Якунчикова. Интересно, что уже в советское время, в 1924 году, в Хотькове появилась еще одна мастерская по образцу абрамцевской, а в 1931‑м все они были объединены. В 1944 году в Хотькове появилась Абрамцевская профессионально-художественная школа, с 1991 года это Абрамцевский Художественно-промышленный колледж. Там до сих пор выпускают художников, в том числе и знакомых со знаменитой абрамцево‑кудринской резьбой. Это одно из замечательных начинаний, возникших в усадьбе.
Еще одно начинание — керамическое производство. Вначале оно имело вполне прозаический смысл: в аксаковском доме было необходимо заменить старые печи. А поскольку все делалось с желанием сделать художественно, в 1889–1890 годах в Абрамцеве появилась собственная керамическая мастерская. Помогло то, что Е. Д. Поленова в 1880‑х годах изучала технику керамической живописи в Париже и увлекла этим Андрея Мамонтова — одного из сыновей Саввы Ивановича. Пригласили профессионала, мастера-керамиста — все-таки дело требовало ремесленных навыков — молодого, двадцатипятилетнего Петра Ваулина, который оказался талантливым и очень полезным для такого маленького творческого усадебного производства. И они занялись печами аксаковского дома.
В 1889 году к Абрамцевскому кружку присоединился Михаил Врубель, которому Савва Иванович тоже не раз помогал в материальном смысле. Влюбившись в талант Врубеля, в его необычную манеру живописи и своеобразную личность, Мамонтов понимал, что художнику необходимы условия, способные дать возможность его таланту раскрыться. И он их создавал.
В 1892–1893 годах Врубель вместе с Ваулиным при помощи заинтересованных новым делом членов семьи Мамонтова сделали семь печей, что и положило начало керамическому производству. Вскоре появились еще более сложные и декоративные печи для флигеля в московском владении Мамонтова.
Когда в 1900 году, к сожалению, Савва Иванович был разорен, он, как человек творческий, не сломался: решил, что свяжет свою дальнейшую деятельность именно с развитием керамического производства. К тому времени он купил на имя своей дочери Александры маленькое владение за Бутырской заставой, куда в конце 1890‑х годов перевел производство керамики. Там были созданы керамические предметы для Всемирной выставки 1900 года в Париже (кстати, они получили на ней золотые медали), — и Мамонтов решил развить это производство, чтобы украсить московские дома и улицы «керамическими картинами».
Производство было налажено. Мамонтовская керамика щедро украсила «Метрополь», где Савва Иванович еще раз утвердил живопись Врубеля: перевел в керамику отвергнутое когда-то на Нижегородской ярмарке панно «Принцесса Греза» и вознес его над Москвой. Помимо этого, он занялся украшением застройки, и не только московской, — ему давали заказы и жители других городов. Мы знаем, например, что замечательные керамические панно, фризы, камины и даже иконостасы украсили особняки в Таганроге и Саратове, храмовый комплекс в Ельце и поразительную по своей монументальности церковь в костромском селе Тезино, которое сейчас входит в город Вичугу Ивановской области. Там для огромного храма, созданного по образцу Успенского собора московского Кремля, были сделаны великолепные, колоссальные по объему керамические панно на наружных стенах. (К сожалению, сейчас наружная керамика находится в плохом состоянии, и в последнее время некоторые панно оказались утрачены).
Это усадебное производство тоже имело очень большой резонанс в культуре России, ведь мамонтовская керамика стала одной из характерных черт московского модерна.
Еще одно потрясающее начинание, родившееся в усадьбе, — создание неорусского стиля. Абрамцевские художники, конечно, не ставили себе целью создать новый стиль, но были увлечены русской культурой, русскими традициями. Именно в свете этого они в 1880–1882 годах решили своими руками построить в усадьбе церковь.
Ее эскизы делал Поленов, окончательный проект создал Васнецов, а в обсуждении участвовали все, — так появился храм, который невозможно сравнить ни с одной из построек того времени.
Ведь тогда строились Исторический музей, театр Корша, Московская городская дума, — все эти здания выглядят совершенно иначе, хотя они тоже построены в русском стиле. В церкви Спаса Нерукотворного в Абрамцеве неожиданно были нащупаны образные аналогии, которые станут для русской архитектуры важными только в начале XX века, когда сформируется так называемый неорусский стиль. То есть через двадцать лет после того, как была построена абрамцевская церковь! Это во всех отношениях абсолютно новаторское сооружение. Его прообразами стали храмы Новгорода и Пскова, к примеру, Спас на Нередице. Был использован метод образных аналогий, в основе которого не подражание каким-то конкретным деталям, а эмоциональная выразительность, воспринимавшаяся людьми чувственно, в целом, образно.
Новым было и то, что проектировали храм художники. До того храмов, созданных по эскизам художников, в Москве не было. А ведь это тоже — один из характерных признаков времени модерна конца XIX–начала XX веков, когда в архитектурное творчество включились живописцы. Церковь Спаса Нерукотворного в Абрамцеве стала первым сооружением такого рода, фактически отправной точкой и источником для последующих поисков.
Продолжением архитектурных новаций в усадьбе стали детская «Избушка на курьих ножках» того же Васнецова (тоже 1883 год), часовня над могилой сына Мамонтова, Андрея, рядом с храмом, тоже по проекту Васнецова, ну и так далее.
Все это важные, основополагающие явления в русской художественной жизни того времени, — но и ими дело не ограничилось. Именно в усадьбе родилась идея Русской частной оперы, созданной Саввой Ивановичем.
Как настоящий театр она была создана в 1885 году, а подготовка к ее созданию шла и в усадьбе, и в московском доме Саввы Ивановича. Он очень любил концерты, приглашал к себе хоры, на Садовой-Спасской даже работал хоровой кружок. Любил мандолину, содержал оркестр мандолинистов. Кстати говоря, он ведь сам обладал хорошим голосом и был замечательным певцом. Набираясь опыта в Италии для будущей предпринимательской деятельности еще при жизни отца, он вместо этого брал уроки вокала у итальянских маэстро и так успешно, что его даже пригласили выступить в итальянской опере! До отца, видимо, дошли слухи об этом, Савву быстренько отозвали в Москву и больше в Италию не пустили. Эту страсть он смог реализовать только в Абрамцеве, на дилетантской сцене, где ставил сцены из «Фауста» Гуно и полные спектакли — например, знаменитую «Снегурочку».
Напомним, что дилетантизм, присущий коллективному усадебному творчеству, дал не только феномен Частной оперы Мамонтова, но и Московский художественный театр, который тоже вырос из усадебного театра! В свое время было справедливо сказано: то, что сделал для русской оперы Мамонтов, сопоставимо с тем, что сделал Станиславский для русского драматического театра.
Мамонтов фактически создал Шаляпина. Приметил его, когда тот выступал в Петербурге в Панаевском театре (и не вызывал особого интереса — его талант еще требовал огранки), и сразу пригласил в Частную оперу. Чтобы раскрыть талант Шаляпина, Мамонтов нанимал ему учителей, давал творческую свободу. Расцвет частной оперы был связан как раз с тем временем, когда в ней пел Шаляпин — с 1896 по 1899 год. Конечно, певец бывал и в Абрамцеве, не раз пел для абрамцевских обитателей, среди них нашел друзей на всю жизнь. В 1897 году Мамонтов пригласил в свой театр в качестве дирижера Рахманинова. Рахманинов прослужил там недолго, но русской опере дал очень многое.
Важно подчеркнуть, что, хотя в труппе работали и русские, и итальянские певцы, в репертуаре своего театра Мамонтов ставил акцент именно на произведениях современных русских композиторов — Римского-Корсакова, Мусоргского… На сцене Императорских театров «Снегурочка», «Псковитянка», «Садко», «Хованщина», «Борис Годунов» не ставились, там предпочитали итальянскую и другую европейскую музыку. Мамонтов фактически дал путевку в жизнь операм Мусоргского и Римского-Корсакова.
Невозможно не сказать о сценографии Мамонтовской оперы — совершенно новаторской. Ее обеспечили такие художники, как Васнецов, Коровин, Серов, Врубель, Малютин — гордость русской сценографии того времени. Императорские театры тогда еще пробавлялись сценографией традиционной, менее интересной, менее яркой. Здесь же она была совершенно другого типа: абсолютно современная, волшебная по краскам… До сих пор это драгоценная русская классика.
Финансовый крах Саввы Ивановича в 1899 году стал началом заката Частной оперы, вскоре она стала банкротом, ведь Мамонтов вкладывал в нее очень много средств. Финансовая политика у него была особая: у него получали больше, чем в других местах, чтобы чувствовали стимул. (Тот же принцип он применял и для служащих своей железной дороги).
Продолжателем традиций Мамонтовской оперы стала Частная опера Сергея Ивановича Зимина — тоже совершенно замечательное имя. Благодаря ему эта традиция влилась в советский оперный театр и дошла до нас.
Помимо художественных начинаний, нельзя не сказать о колоссальном вкладе Мамонтова в отечественную экономику, в освоение целых огромных регионов страны — это строительство железных дорог.
Савва был четвертым сыном Ивана Федоровича Мамонтова, который составил свое состояние на винных откупах, но в конце концов стал владельцем небольшого количества акций дороги между Москвой и Сергиевым Посадом. Дорога, открытая в 1862 году, была очень прибыльной: это паломнический путь из Москвы в Троицу, ее открытие сразу дало возможность освоения пригородных земель к северо-востоку от Москвы. Именно поэтому вдоль Северной железной дороги основано больше всего старых дачных поселков: ее открытие способствовало их возникновению. Иван Федорович Мамонтов умер в 1869 году, и Савва получил в наследство акции этой железной дороги. К 1870 году — к тому времени, как он стал этим заниматься, — дорога дошла уже до Ярославля. Это была значительная по протяженности магистраль, приносившая большой доход.
Уже при Савве Ивановиче, в 1871–1873 годах, она протянулась до Вологды. При нем была построена и дорога «Ярославль — Кострома», а в окрестных городах, через которые она прошла, появились училища и школы для крестьянских детей. Особенно важной для него, его детищем, стала постройка железнодорожного пути от Вологды до Архангельска. Русский Север долгое время оставался, по выражению современника, «пасынком России», он был труднодоступен, его природные богатства не востребованы. Мамонтов понимает значение Русского Севера и важность современной дороги туда, которая фактически становилась цивилизационным путем к берегам Белого моря. В необходимости его для страны надо было убедить власти, и Савва Иванович сделал это блистательно. С 1892‑го начинается тесная связь Мамонтова со всемогущим Сергеем Юльевичем Витте. В 1894 году они вместе едут на Кольский полуостров: целью был Мурман, Витте понимал стратегическое значение незамерзающей гавани для России. Однако чтобы добраться до Мурмана, нужно было прежде всего проложить железную дорогу до Архангельска, а оттуда уже до Мурмана. Мамонтов писал о богатствах Севера, которое пропадает втуне: нет возможности привезти его, чтобы оно служило стране. И он брался выстроить дорогу за три с половиной года, и в том же 1894 году он получил концессию на железную дорогу от Вологды до Архангельска.
Концессия — это договор государства с предпринимателем, который на свои средства строит железную дорогу, а затем возвращает затраченные средства, получая прибыль от ее эксплуатации в какое-то оговоренное время, либо она навсегда остается за ним. То есть предприниматель использует ее как собственную, но строится она в интересах государства, с его согласия и подачи. Не получи Мамонтов концессию, которая предполагала и получение кредитов, он не смог бы построить дорогу за короткий срок, это же все-таки очень сложное и дорогостоящее дело.
Любопытно, что вернувшись с Севера, Мамонтов сразу уговорил ехать туда своих давних усадебных друзей — художников Валентина Серова и Константина Коровина, — сделав им заказ на ряд живописных полотен, отражающих эти края. Позднее он поместит несколько монументальных картин с пейзажами Русского Севера на стенах нового лицевого корпуса Ярославского вокзала, выстроенного Федором Шехтелем в 1903–1904 годах.
Дорогу Мамонтов построил, действительно, беспрецедентно быстро, ведь ее пришлось прокладывать через дремучие леса, реки, болотные топи. Уже в 1898 году по ней пошли первые поезда — важная государственная задача была решена. Причем помимо самого пути вдоль дороги были основаны новые поселки, мосты, ремонтные мастерские и так далее. Мамонтов построил не только Северную, но и малые железнодорожные ветки — Ярославль-Рыбинск, Москва-Савелово, Иваново‑Тейково… В свое время Мамонтов построил еще одну важную дорогу, соединившую Донецкий угольный бассейн с портом Мариуполем. Однако и недоброжелателей у этого дела было немало. Они говорили: зачем вкладывать деньги в какой-то Архангельск, Донецк? Только во время Первой мировой войны, когда Мамонтов уже был разорен, общегосударственное значение этих дорог проявило себя в полной мере.
Государственная, патриотическая направленность Мамонтова во всех его начинаниях удивительна. Вот любопытная фраза из письма Ивана Федоровича Мамонтова своему юному сыну Савве: «Всякий гражданин должен трудиться морально и материально для пользы своей семьи, для пользы общественной и отечественной». Эта фраза — фактически жизненный девиз Саввы Ивановича. Интересно, многие ли бизнесмены сейчас пишут что-нибудь подобное своим детям?
Деятельность С. И. Мамонтова была так широка и многообразна, что можно говорить о его созидательно-творческой уникальности. Даже краткое перечисление того, что сделал этот человек, кажется, позволяет оценить масштаб личности. Хотя в Москве конца XIX — начала XX века можно назвать не один десяток имен замечательных купцов‑благотворителей, меценатов и так далее, именно у него деятельность соединяла в себе все самое яркое и прогрессивное в русском искусстве и в русской предпринимательской деятельности. Направленность на созидание, на общественную пользу — один из уроков Абрамцева.
Надо сказать, что его работа — как предпринимателя и мецената — в каком-то смысле была оценена в результате судебного процесса над ним.
Мамонтов — в том числе и с подачи Витте — хотел перевести российские железные дороги на собственные паровозы и вагоны (тогда составы приходилось закупать за границей). Для этого он купил чугунолитейный завод в Иркутской области, металлургический завод в Иркутске, построил вагоностроительный завод в Мытищах и собирался переоснастить паровозостроительный Невский завод, который был в очень плохом состоянии, фактически на грани банкротства. Для этого он перебросил деньги акционеров Московско-Ярославско-Архангельской дороги на восстановление завода, который должен был начать выпускать отечественные паровозы.
С точки зрения тогдашнего законодательства, акция была незаконной. Но Мамонтов был человеком смелым, его проекты, как правило, заканчивались успешно, и акционеры не возражали, хотя официально он их не спрашивал. Это и стало причиной того, что на него было заведено дело. Опуская подоплеку развернутого процесса и подробности, заметим, что защищать его взялся знаменитый адвокат Федор Плевако — сокурсник Мамонтова по юридическому факультету Московского университета (Савва учился там, но не закончил, но с Плевако был знаком всю жизнь). Его речь была встречена овациями — он не стал доказывать, что Савва Иванович действовал законно, он с блеском доказал другое, что все действия Мамонтова были бескорыстны в личном плане и направлены на общественную пользу. Как и во всех своих делах, он не преследовал личной выгоды, а хотел получить настоящую отдачу от своего дела, профессиональный и значительный результат. Вот поэтому все, что сделал С. И. Мамонтов, служит нам до сих пор. Даже Северная железная дорога в последние годы, наконец, оценила его деятельность: в Ярославле и в Сергиевом Посаде ему поставлены памятники; собираются устроить музей Северной железной дороги в Няндоме.
Мне бы хотелось соединить сказанное с сегодняшним днем. Людей, желающих купить убыточные предприятия и сделать их вновь прибыльными для страны, бескорыстно создать значительные явления художественной, музыкальной жизни, у нас пока мало. У нас даже «деловой человек» — а Мамонтов был именно деловым человеком — переименовался в «бизнесмена», который преследует прежде всего свои интересы. У Саввы Ивановича ориентация была совершенно четкая. Таких ориентированных на процветание отечества и его народа предпринимателей, которые бескорыстно, по собственным убеждениям действовали бы в интересах России, нам сегодня очень не хватает.
Записала Ольга Балла
