«Знание-Сила»: Леонид Сергеевич, что вы вкладываете в понятие культуры?

Леонид Васильев: Культура как величайший в истории человечества феномен — плод разума и нацеленного им, разумом, труда людей. В самом общем и наиболее понятном виде — это все то, что не является дикой природой и что не имеет отношения к плодам ума и рук человеческих в космическом пространстве.

Культура — это нечто постоянно развивающееся и совершенствующееся, а в основе ее, как и ее эволюции, — разум разумного человека.

«З-С»:  Что же, выходит, «культура» — добро по определению, и всякое зло — от недостатка культуры?

Л.В.: Отчего же. Культура Зла — тоже реальность. Разумеется, я не имею в виду, что примитивный — да не в меньшей мере и изощренный! — разум не слишком разумных людей или людей, чем разум порожден вселенским злом, не в состоянии изгадить дивную красоту дикой, не тронутой человеком природы. Не значит, что он не может уничтожать все, что встречается ему на пути, и причинять любые страдания всякому, кто с ним столкнется. Тем более не значит, что по мере совершенствования изощренность злого гения не может достигать такого размаха, что трудно и представить.

Просто, оставляя в стороне эту дьявольскую мощь культуры Зла, еще со времен Библии противопоставленную величественному Добру, мы будем далее рассуждать о культуре только как о позитивной стороне и созидательном начале всего того, что когда-либо было рождено разумом. Все остальное можно было бы назвать просто антикультурой.

Если в основе эволюции культуры во всечеловеческом, всепланетном масштабе лежит подлинный позитивный и созидательный разум, то следует исходить из того, что по мере его совершенствования культура имеет обыкновение возрастать, а он по мере ее накопления — развиваться, расцветать, возвеличиваться. Это генеральный принцип.

«З-С»:  Каковы же, по-вашему, механизмы ее эволюции?

Л.В.:  В основе культуры как феномена — позитивная идея, рождаемая разумом. Совокупность разумных идей, их слаженная система порождают институты, в рамках которых эти идеи находят свое место, закрепляются и развиваются. Идейно-институциональная основа — именно и только она, а не что-либо иное, — становится с течением времени фундаментом, определяющим образ жизни и конкретные формы существования любых человеческих общностей во всем их невообразимом многообразии.

В строгом смысле слова, если не размениваться на мелкие детали, таких фундаментов бывает только два, хотя случаются и переходные, сочетающие признаки обоих. Первый из идейно-институциональных фундаментов, известных человечеству с глубокой первобытной древности и возникший в процессе становления родовых и локально-групповых связей, задолго до появления института частной собственности, — это власть-собственность.

Я имею в виду структуру, возглавленную выборным или семейно-клановым лидером (в этом случае — патриархом, отцом большого разветвленного семейства). В рамках такой структуры царит закон равенства в потреблении, а в качестве верховного редистрибутора выступает лидер. Понятно, что здесь власть лидера и его право распоряжаться достоянием коллектива по своему усмотрению первичны. По мере возрастания и усложнения структуры (появление общины либо группы общин, возникновение очага племенной и урбанистической государственности) первичной становится власть как таковая, а вторичным и зависимым от нее — все остальное, включая, понятно, зарождающуюся частную собственность.

Идейно-институциональный фундамент здесь очевиден: важен, силен и главенствует тот, кто у власти. Традиция старшинства, господства над подданными и право распоряжаться их достоянием, а в случае нужды ими самими — та основа, та сумма веками вырабатывавшихся во имя самосохранения коллектива идей, которая со временем трансформировалась в четко осмысленный всеми и никем не оспариваемый институт.

«З-С»:  Такого рода безусловно авторитетные институты, должно быть, чрезвычайно консервативны. Как в этом случае обстоят дела с их эволюцией?

Л.В.: Разумеется, этот консервативный институт резко замедлял процесс эволюции. Восток на протяжении тысячелетий — по определению достаточно многих — как бы спал, во всяком случае с точки зрения его культурной эволюции.

«З-С»: Вы сказали, что у культуры возможны фундаменты двух типов. Каков же второй?

Л.В.: Вторая, конкурирующая с первой структура противоположна ей. Она возникла позже и была, судя по ситуации ее появления на свет в ранней Элладе, результатом некой случайности, социо-политической мутации. Суть ее в том, что в рамках древнегреческого полиса, который формировался на базе примерно такой же первобытно-родовой реальности, принцип равенства в потреблении привел роды и семейно-клановые группы земледельцев не к привычному безропотному подчинению носителю власти, а к реальному уравнению в правах. А это повлекло за собой не только появление неоценимой важности выборности как института, но и создание общества граждан, претендующих на равные права быть избранными и на свободу регулярных перевыборов лидера с правом требования от него отчета за год его правления.

Больше того, правитель оказался лишенным права регулярной редистрибуции коллективного достояния. Напротив, он оказался в позиции, которая вынуждала его заботиться о гарантиях и процветании частной собственности всех избиравших его граждан. Это изменение в идейно-институциональной основе вроде бы невелико. Но оно сыграло роль камня, рождающего лавину.

Главный вытекающий из этого вывод однозначен: не какой-то там марксистский «базис» определяет «надстройку», но все обстоит как раз наоборот. Культура (по пренебрежительно-марксистскому выражению — «надстройка») оказалась первоосновой, ибо она определила характер и первого древнего фундамента (если угодно — «базиса») и второго, способствовавшего ускоренной модернизации сперва протобуржуазной античной, а затем и западноевропейской предбуржуазной и буржуазной экономики.

Модернизация как суть и смысл эволюции культуры тесно связана с эволюцией второй структуры, ибо лишь она, способствуя буржуазии (в рамках первой для возникновения ее не было условий), определила основные принципы и параметры эволюции разума и креативных возможностей человека.

«З-С»: Но не значит же это, что вне Запада (ведь «модернизация», кажется, характерно западное явление) не было эволюции ни разума, ни творческих способностей?

Л.В.:  Конечно, не значит. Кое-что было. Но ровно настолько, насколько человек Запада был свободней, имел больше прав, оказывался знаком с демократической процедурой и конституционными нормами, насколько он имел условия для расцвета частной собственности и превращения дохода в капитал, регулярно приносящий проценты, был защищен строгим законом и беспристрастным судом от произвола чиновников, настолько на Западе этого было больше. Иными словами, речь идет о чем-то несопоставимом.

Естественно, что чем дальше шел процесс эволюции культуры, чем больше результатов приносила шедшая все более ускоренными темпами модернизация — для мира вне Запада она принимала облик вестернизации, — тем современнее и в чем-то — вполне естественно — однообразнее становилась высокоразвитая мировая культура с ее высочайшими и ныне практически почти всем доступными достижениями. Разумеется, при всем при том с точки зрения религиозно-философских предпочтений в сфере этической нормы и духовных представлений, множества разного рода традиционно-ценностных предпочтений страны и народы, иногда целые регионы оставались разными. Это вполне естественно, нормально, обычно даже — если исключить крайности — хорошо.

Но стоит заметить, что достижения подлинной высокой культуры, антично-западноевропейской по происхождению, достаются лишь тем, кто не боится учиться у Запада. На долю остальных выпадает иногда лишь с трудом воспроизводить чужое — чаще всего это видно на примере создания собственных видов вооружения, вплоть до ракетно-ядерных систем.

«З-С»:  Получается, что лидировать в нынешнем мире — вообще претендовать в нем на сколько-нибудь главенствующие позиции — можно только на основе западных ценностей. Так ли?

Л.В.: Вне сомнений. Если какая-нибудь современная страна принципиально не желает воспринять общечеловеческие культурные достижения в виде антично-западнобуржуазной рыночно-частнособственнической первоосновы и ограничиться лишь индустриально-инфраструктурными преобразованиями, ей не приходится мечтать стать передовой. Для расцвета мировой культуры нужна полная свобода креативного интеллекта, высшего человеческого разума. А условия для его расцвета бывают лишь там, где нет произвола, но царствует свобода со всеми ее бесценными аксессуарами. Можно, конечно, строить иллюзии и ссылаться на каких-нибудь братьев Черепановых. Но иллюзии и модернизация — вещи очень разные.

Для того чтобы достичь современных высот мировой культуры в том основном ее смысле, о котором я веду речь, недостаточно выглядеть внешне, «как Запад». Нужно попытаться, переняв у него идейно-институциональную первооснову, на деле стать Западом. Это удалось лучше других сделать, скажем, Японии. Не исключено, что этого сможет со временем добиться Китай, для которого уже не слишком обременительная власть КПК со временем вполне может заместиться антично-буржуазным фундаментом. Впрочем, в любом случае это — дело далекого будущего. То же самое — увы! — следует сказать и о современной России.

Словом, как ни крути, а высоты подлинной культуры с теми, у кого выше разум, где сильней интеллект, ярче проявляют себя права и свободы и где поэтому культуре и, если так можно выразиться, всем «культурным» свободней дышится и уверенней живется. А все остальное, к сожалению, чаще ближе к антикультуре, нежели к подлинной и великой культуре как первооснове, фундаменте достойного человека бытия.