Почему одни народы живут в атмосфере уважения к человеку, в среде, позволяющей реализовать потенциал каждого, кто прикладывает к этому усилия, а другие лишены и первого, и второго?

Случайно ли экономика успешно развивается именно в тех странах, где есть уважение к личности, к закону? Почему в одних странах чиновники чувствуют себя нанятыми на службу и ответственными за результаты своей работы, а в других они — хозяева жизни, не подотчетные тем, для кого должны работать?

Не в культуре ли тут дело? Ведь это она вбирает в себя — и определяет —  все стороны жизни: отношение человека с самим собой, с другими людьми, с государством, с природой… Человек таков, каким его делает его культура. И если российская промышленность не может выпускать качественную продукцию, если наше население бесправно, зато всегда прав чиновник, — не коренится ли это в конечном счете в системе наших ценностей и установок, которые, кстати, далеко не всегда замечаются и контролируются критическим разумом?

И если культурные основы действительно не в полной мере подвластны нашим сознательным усилиям, можно ли вообще что-то сделать для исправления ситуации?

Разобраться в этом — одна из целей проекта «Культура: точки роста и инерция развития», предпринятого нашим журналом при поддержке Автономной некоммерческой организации «Единство журналистики и культуры».

В рамках этого проекта и состоялся заочный диалог, который мы будем вести в двух номерах нашего журнала — майском и июньском: о роли культуры в жизни социума и, в частности, о возможностях, предоставляемых русской культурой для российского общества, и ограничениях, которые она — как всякая культура — неминуемо на него накладывает. В этом номере разговор начнет Евгений Ясин — экономист, общественный деятель, научный руководитель Государственного университета — Высшей школы экономики.

В следующем к нему присоединятся: историк и социолог Леонид Васильев, культуролог и философ Игорь Яковенко, философ Вадим Межуев и психолог Александр Сосланд.

Все публикуемые в рамках проекта материалы доступны в электронном виде на специальной странице сайта Союза журналистов России www.ruj.ru и на сайте нашего журнала www.znanie-sila.su.

«Знание — сила»: Евгений Григорьевич, что вы вкладываете в понятие «культуры»?

Евгений Ясин: Последние несколько лет я профессионально занимаюсь культурой как фактором экономического роста, поэтому воспринимаю ее как очень сложное явление. Но если пытаться ответить просто, я вкладываю в это понятие две вещи.

Первое — это нарастающее отличие человека и человеческого сообщества от животного мира. Результат накопления опыта и знаний — разных, полезных и не очень. Культура сплачивает человеческое сообщество, повышает его адаптивные свойства, позволяет успешно усваивать накопленный ранее положительный опыт, полезные навыки. А в итоге — улучшает жизнь, прежде всего в материальном плане, но не только. Появляются иные потребности — духовные. Материальный план — это вопросы культуры экономической, технологической. С нематериальным связаны другие проявления культуры.

Я бы сказал, что это — долговременная память человечества: обобщенные знания, опыт, которые существуют в виде символов, образов и в нужный момент извлекаются. Они работают как фильтр для обработки новой информации — чтобы отличать, что полезно, а что вредно, что хорошо, а что плохо.

Второе — это понятие прогресса, связанное, в сущности, с непрерывным ростом, усложнением и обогащением культуры.

«З-С»: Какова, на ваш взгляд, роль культуры в жизни общества? Верно ли, что культура определяет экономику и политику? Если так, почему экономисты и политики, за редким исключением, не признают сколько-нибудь заметной роли культуры?

Е.Я.: Культура — очень удобный объект. Ссылаясь на нее, можно вслед за некоторыми авторитетами говорить: это судьба. Ничего переделать нельзя, потому что культура определяет судьбу народа. Значит, делать что бы то ни было — бесполезно.

И получается, что, с одной стороны, культура определяет «все» — характер народа, ментальность, — и, например, обсуждая, почему в России нет демократии, можно сказать: ну, такая у нашего народа судьба, что ему нужен сильный вождь, нужна сильная рука, иначе с нами не справиться. Так что и делать ничего не надо.

С другой стороны, такой подход позволяет некоторым не считаться ни с чем, кроме своих интересов, поскольку, на их взгляд, делать что-то для развития культуры бесполезно. Я не считаю, что все придерживаются такого мнения, но оно превалирует в наших элитах и дает основание для пессимизма и пассивности, которые объединяют и представителей власти, и оппозицию.

С моей точки зрения, наше сегодняшнее положение определяется нашей культурной отсталостью. Могут сказать: какая отсталость, если у нас такая великая культура? Да, великая культура — это Пушкин, Чайковский, Толстой. Есть чем гордиться. Действительно, культура, которая привлекает интерес всего мира, влияет на него. Но то была культура элиты, а не подавляющей части населения.

Культурная отсталость нашей страны определяется тем, что Россия во многом остается архаичной страной, привязанной к своему феодальному прошлому, — отход от него начался только в 60-х годах XIX века, после отмены крепостного права. На это наложился и «самый передовой» социалистический строй, который тоже был своего рода феодализмом. По крайней мере, при этом строе на месте сетевых, контрактных отношений, характерных для рыночной экономики (это то, что Пол Фридман называет «плоским миром»), восстанавливалась социальная иерархия.

А что такое феодализм в широком понимании? Это — иерархия: либо сословная, по происхождению, по землевладению, либо чиновничья. Именно это характерно для нашего общества сегодня. Хотя мы уже сейчас в рыночной экономике, мы тысячами уз связаны с прошлым, и главное для нас  — преодоление культурной отсталости, овладение теми институтами и ценностями, которые более продуктивны, чем архаичные институты и ценности феодального общества. Нам необходимо овладеть другими институтами и ценностями для повышения адаптивности к требованиям нового времени, перехода к экономике, основанной на знаниях и инновациях. Но фундаментом должна быть нормальная рыночная экономика. Я не употребляю слова «капитализм», потому что под капиталом все понимают нечто подобное механизму эксплуатации, описанному Марксом. Принципиальный вопрос связан с рынком, сложной организацией рынков и их глобализацией.

«З-С»: Рынок как альтернатива столь знакомой нам административно-командной системе?

Е.Я.: Совершенно верно. Сетевая структура — альтернатива иерархической. Сетевая — то есть рыночная, основанная на контракте. А иерархическая структура основана на подчинении. Конечно, они всегда как-то сочетаются. Но чем в большей степени общество организуется в рамках сетевой структуры, тем больше распространяются свобода, равенство, демократия, соблюдение прав человека, уважение к личности. А если общество выстраивается в рамках иерархической структуры, главный закон для человека — то, что велит начальство. Для начальства же, как правило, закона не существует.

«З-С»: Когда мы говорим о западноевропейской культуре, создавшей современную науку и промышленность, мы имеем в виду культуру как таковую или всего лишь одну из культур? Как относиться к культуре других цивилизаций, в частности, исламской, которую связывают с деспотиями?

Е.Я.: Когда мы говорим об исламской культуре, она привязана к религии. Когда мы говорим о культуре китайской, японской, они к религии не привязаны. Китай — удивительная страна. Она вообще не религиозна в точном смысле этого слова. Конфуцианство — это этическое учение, преобладающее в Китае над религиозными течениями, распространение которых локально.

У каждого народа — своя культура, прежде всего — язык (самый существенный фактор идентификации народа), выраженные на этом языке мысли, опыт. Культура народа — это то, что воспринято и помнится всеми его представителями.

Исходя из этого, можно говорить о множестве культур. Но в широком плане мы сталкиваемся с мировыми культурами, или цивилизациями. Они охватывают большие группы народов, связанные общими чертами, сходством языков, традиций, узами общей истории. Так что о цивилизации можно говорить как о крупной культуре. Сегодня в мире существуют следующие основные цивилизации: европейская, китайская или восточноазиатская, индийская или южноазиатская, исламская. Можно еще выделить в особые цивилизации латиноамериканскую и африканскую (южнее Сахары). У каждой — свои сферы влияния, зоны обитания и относительная сила. Они также отличаются степенью развития. И что бы ни говорили исходя из требований политкорректности, все-таки нельзя не признавать того, что в разные эпохи разные культуры добивались разных результатов.

На первом этапе развития человечества самых больших результатов достигли  восточные цивилизации, которые располагались на месте центров современной исламской, но задолго до возникновения ислама. Это — Месопотамия, Египет, а позже античная цивилизация. Она создала новый тип социальной организации, в которой центральную роль играли рынок и демократия. Потом лидером человечества по уровню развития стали китайцы. Если брать с точки зрения нововведений в сельском хозяйстве, организации социальной жизни, Китай уникален. Единственная цивилизация, сохранившаяся с древнейших времен до наших дней — китайская.

Я подчеркнул бы и огромную роль индийской цивилизации. Особенно крупный вклад индийцы сделали в духовную жизнь человечества. Мы живем в христианском мире, который имеет общие корни с исламом и иудаизмом и полагает себя главным ареалом формирования мировой культуры. Но надо напомнить, что в Индии живет более миллиарда человек — это больше, чем во всей Европе. И этот народ создал индуизм — религию, которая существует около трех тысяч лет и имеет огромное влияние на духовную сферу живущих там людей; этот же народ породил буддизм, широко распространившийся за пределами Индии.

Это основные цивилизации. Да, некогда античная культура была самой развитой. Потом она деградировала, и на первое место вышел ислам. Затем исламская культура стала отставать, китайская — тоже, и на первое место вышла культура европейская. Колоссальный успех мировой культуры на базе европейских достижений и то обстоятельство, что в последние двести лет европейская культура все больше играет роль базы универсальной культуры, синтезирующей достижения всего человечества, дает некоторым исследователям основания говорить только о европейской культуре.

«З-С»: А нельзя ли утверждать, что западноевропейская культура представляет собой некоторые универсальные ценности (или закономерности), которые позволяют провести модернизацию общества и обеспечивают экономическое процветание? Соответственно если их используют другие цивилизации, они вовсе не копируют чужую культуру, а применяют открытые и опробованные закономерности. К примеру, взаимоотношения власти и собственности, во многом ключевые: если устанавливается приоритет частной собственности по отношению к власти, меняется тип экономики, меняется общество. В Европе с этого началось развитие промышленности и науки, создавшее современные экономически процветающие государства. Собственность порождает у человека ответственность за свое дело, за себя, за свою страну. Здесь важен пример Японии, которая восприняла основные западные ценности после Второй мировой войны, и это обеспечило ей впечатляющее экономическое развитие, притом что японцы остались самими собой, сохранив язык, народные традиции.

Е.Я.: Попытайтесь выяснить, какие свойства европейской культуры они восприняли, и вам станет ясно, в чем именно заключаются универсальные черты европейской культуры. Ничего из того, что им не было полезно, японцы не позаимствовали. Разве что рок-музыку или европейскую одежду, ну так и Европа, в свою очередь, усвоила японскую кухню… Все это не играет существенной роли. Японцам удалось сохранить свою самобытность. Тем не менее такие важные черты, как уважение к закону, частная собственность, защищенность прав собственности, свобода экономической деятельности — все это было усвоено в Японии. Среди самого важного — верховенство закона: без этого нет свободы вообще. Невозможно, чтобы у человека не было ограничений. Но это — либо персональные ограничения, то есть человек подчиняется кому-то или кому-то или  чему-то, например, внутренним установкам; либо ограничения, устанавливаемые законом: человек подчинен только закону, и тогда все равны перед законом.

До недавних пор усмехались по этому поводу, говорили: какая там, в Японии, демократия, там одна партия у власти! Хотя в этой партии была настоящая фракционность. Но недавно там победила вторая партия. Значит, законы демократии в Японии действуют.

То, что усвоенные принципы демократии стали общемировым элементом, что это универсальные институты, кажется, уже факт. Но наша жизнь в глобализующемся мире во многом определяется повсеместным столкновением универсальных и традиционных культур. И всюду вспыхивают конфликты, выявляются противоречия именно на этой основе: никто не хочет ни уступать, ни отказываться от своих традиций, ценностей. Но конкуренция заставляет.

Раньше — до начала промышленной революции в Англии — мир строился так, что было несколько сравнительно близких по силе и уровню развития цивилизаций. Они были разделены, существовали затруднения для контактов между ними, потому что коммуникации не были развиты. Сравните общение посредством Великого шелкового пути и современные коммуникации.

Все, что сейчас мы имеем, создано за последние 200 лет и в тех странах, где развивался капитализм. И это нельзя игнорировать. Строить железные дороги, авиационное сообщение или общение в Интернете и при этом сохранять изолированную жизнь государства невозможно, в отличие от  того, что было двести и более лет назад. Требование универсализации, глобализации вытекает из технического прогресса, из колоссального роста материальной культуры в последние столетия. А сами эти изменения тесно связаны с исходными свойствами европейской цивилизации.

Историк Леонид Васильев высказывает интересную идею, что античный мир представлял собой мутацию восточных цивилизаций — он стал осуществлением тех возможностей, которые там едва наметились, но, в силу ряда особенностей восточного мира, так и остались не выявленными. В результате в античном мире впервые родилась «плоская», сетевая структура организации общества. Она была порождена развитием торговли, наличием товаров для нее, оформлением сделок. Все это еще без капитализма. Васильев говорит даже о предбуржуазии в античном мире. Но эти отношения не были тогда достаточно развиты для того, чтобы обеспечить стабильность и высокие темпы развития. Самое важное, что там родилось, — это разделение собственности и власти, институты верховенства закона, и законы принимались не правителем, царем, фараоном, а народным собранием, там была активная политическая жизнь. Это была совсем иная система организации жизни, чем в других странах того времени. С течением времени она пришла в упадок, но что-то осталось: свободные рыночные отношения, контракты, предполагающие ответственность за исполнение, свободный выбор, с кем ты вступаешь во взаимоотношения, затем частная собственность, которая с этим связана, и конкуренция. Конкуренция в этом отношении играет огромную роль, потому что она — главный источник спроса на инновации. Если появляется конкуренция — начинается ускоренное развитие. Можно заметить: если где-то пошел процесс ускоренного развития — значит, в этой части мира резко обострилась конкуренция, появилась плодотворная конкурентная среда. В Европе с середины XVII века пошел мощный поток инноваций, и с тех пор идет с постоянно растущей интенсивностью. Иногда говорят: ну, порох-то изобрели в Китае, и тачку, и фарфор… Да, изобрели именно там. Но это потребовало порядка полутора тысяч лет. А если сосчитать все, что было изобретено благодаря европейской цивилизации, получится колоссальная цифра.

«З-С»:К тому же то, что было изобретено в Китае, появилось не в результате научной деятельности. А подавляющее большинство изобретений, появившихся благодаря европейской цивилизации, сделано на основе развития науки, которое началось в Европе именно в XVII веке.

Е.Я.: Совершенно верно.

«З-С»: Что касается роли торговли, интересно вспомнить опыт нашей собственной истории X — XV веков. Самыми демократичными образованиями на территории нынешней России были Новгород, Псков, из менее известных — Вятка (Хлынов). Все они располагались на торговых путях. А Москва, Суздаль были в стороне от торговых путей, и власть там была куда менее демократичной.

Е.Я.: Торговля существовала в виде обмена с самого возникновения человеческих сообществ. Но обмен долго играл подчиненную роль — главными источниками средств существования были охота, собирательство. Внутри племен или родов складывались определенные отношения, члены племени или рода сдавали что-то старейшине, а тот организовывал дары божествам и распределял отданное внутри сообщества. Но на границах племен возникали либо войны, либо обмен как простейшая форма торговли. Потом торговля стала играть все более существенную роль, появились люди, для которых она стала способом существования. Однако вот что важно: можно представить себе феодальную систему без торговли, но капиталистическая система без торговли просто невозможна. Рынок для нее — все. Рыночные отношения — главная система связи между людьми, между производителями и потребителями, потому что производство существует для продажи.

«З-С»: Как в рамках нашего разговора оценить положительный опыт современного Китая, где успехи налицо, частная собственность защищена, экономическая инициатива раскрепощена и всячески приветствуется, но при этом политических свобод и признания ценности человеческой жизни нет? Даст ли это знать о себе в какой-то момент? Помешает ли дальнейшему развитию экономики? Или контроль коммунистической партии за соблюдением всех законов, за тем, чтобы не разрасталась коррупция, сможет заменить отсутствие политической конкуренции?

Е.Я.: У меня — свой взгляд на развитие Китая. Недавно в «Вопросах экономики» вышла моя статья, написанная вместе с моей аспиранткой Марией Снеговой, посвященная неевропейским цивилизациям, в частности, Китаю. Моя позиция такова: китайские реформы начались с того же, с чего начался в 1921 году НЭП в Советской России. Китай сразу после смерти Мао Цзэдуна был близок к России в период после гражданской войны. Любое движение вперед можно было получить только за счет предоставления свободы крестьянству.

А крестьяне составляли тогда 80% населения Китая. Любопытно, что в России в 1921 году сельское население тоже составляло 80%.

Нечто подобное тому, как у нас продразверстку заменили продналогом, произошло и в Китае: там прекратили страшное давление на жителей села и дали им возможность более-менее свободно работать. Не абсолютно свободно: в Китае не было и до сих пор нет частной собственности на землю — крестьяне получают наделы из рук государства.

«З-С»: Но там есть надежная долговременная аренда земли, а, кроме того, предприятия, созданные предпринимателями, находятся в нормальной частной собственности.

Е.Я.: Это так. Я лишь хотел подчеркнуть, что первым и главным шагом, который дал толчок нынешнему развитию Китая, была аграрная политика, подобная нашему НЭПу. И все первые успехи были связаны с этим. Включая то, что вслед за исчерпанием некоторого потенциала развития аграрного производства крестьяне стали заниматься разными промыслами, развивать сельскую промышленность. Это очень важно для понимания происходящего в Китае.

Второй важный момент — в том, что, как вы сказали, там предоставлены большие возможности для предпринимательства. Кроме того, там очень острая конкуренция между государственными компаниями, работающими в одной сфере. Там много госкомпаний, остро конкурирующих друг с другом, и это дает прекрасные результаты.

«З-С»: Это значит, что в современном Китае нет плановой экономики, и аналог нашего Госплана не указывает какому-то предприятию, сколько выпустить, скажем, красных женских сапог 37-го размера. Значит, существует свобода предпринимательской деятельности даже для государственных предприятий. Но разве не за это боролся Алексей Косыгин, пытаясь перевести все советские предприятия на хозрасчет?

Е.Я.: Отчасти похоже. Но и за государственными, и за частными предприятиями в Китае есть присмотр.

В этом довольно велика роль чиновников — и центральных, и местных.

И тут мы подходим к очень важному моменту: в Китае совершенно иную роль, чем в других странах, играет бюрократия. Мы говорим: там экономическая свобода, конкуренция, не понимая тех форм контроля, который государство через чиновничество оказывает на экономику. Например, там есть такое понятие, как «гражданские структуры». Но имеется в виду, что это — предприятия различных форм собственности, объединенные тем, что это — собственность не государственная и не иностранная. Это может быть и частная собственность, и собственность местных органов власти, и какое-то их переплетение. И все тем не менее находится под контролем чиновников.

Чиновники, администрации, партия играют совсем другую роль, чем они в нашей стране. Мы плохо это понимаем именно из-за различия культур. Очень важно конфуцианское понимание чиновника. Да, в Китае до последнего времени не было науки в том смысле, в каком она появилась и существует в Европе. Наука в нашем понимании вообще-то родилась в античной Греции. И единственное отличие античной науки от более поздней, европейской, состояло в том, что первая не хотела заниматься прозаичными вещами — она «парила в небесах», и даже такие выдающиеся ученые, как Архимед, считали, что не дело науки — заниматься практическими вопросами. В Китае науки не было, но были чиновники. А согласно конфуцианскому учению, чиновник — это мудрец. Он сдает экзамен, изучает конфуцианскую премудрость, овладевает этическими нормами, и поэтому овладевает знанием мудрого управления. Такого отношения к чиновнику, как в России, в Китае нет. Мы заведомо считаем чиновника вором, нечестным человеком, пекущимся лишь о собственной выгоде. В Китае — совсем иначе. Там считают, что если человеку поручили высокий пост, и он сдавал экзамены, а значит, овладел необходимыми знаниями, то он умнее остальных. Отсюда положительное отношение к нему. И такое положение существует две с половиной тысячи лет. В Китае феодализм в смысле условного землевладения был уничтожен за пятьсот лет до новой эры. И с тех пор были выстроены бюрократические системы, в которых продвижение чиновников не зависело ни от происхождения, ни от богатства — только от результатов сдачи экзаменов. По этой причине и в современном Китае у чиновников особая роль. Поэтому, когда говорят, что там замечательная свобода предпринимательства, у меня большие сомнения.

Недавно я читал статью одного американского адвоката китайского происхождения, где идет речь о девяти «огромных трудностях» для адвоката по гражданским делам в Китае. Он описывает систему правосудия. Это нечто далекое от европейских норм. По крайней мере, никакой независимости суда там нет. Во время разговора адвоката с клиентом обязательно присутствуют представители органов безопасности. Свидетельствования против себя — обязательны. Применяются телесные наказания. И так далее. Все это особые традиции. И разумеется, там нет никакого разделения властей, хотя формально оно существует. Поэтому представить себе, что все государственные компании самым жестоким образом конкурируют между собой и доводят друг друга до разорения, трудно. Там есть некий «театр», который организуется местными правительствами. Но русские это должны понимать лучше, чем на Западе, потому что такого разрыва между формальными и неформальными институтами, как у нас и как в Китае, нет нигде. По крайней мере, вся банковская система находится в собственности государства, без государства невозможно получить никаких кредитов.

Вы можете спросить: если нет настоящей свободы предпринимательства, откуда у китайской экономики такие значительные успехи? Во-первых, был первоначальный толчок, о котором шла речь выше — китайский НЭП. Дэн Сяопин — это китайский Ленин. Хотя на самом деле не Ленин придумал НЭП, но мы связываем его с именем Ленина, потому что он поддержал эту политику, призванную спасти гибнущую страну. Реально для Китая Дэн Сяопин такой же автор НЭПа, как Ленин.

«З-С»: Но тогда можно сказать, что китайцы, кроме идеи НЭПа, воспользовались и косыгинскими идеями хозрасчета, потому что они тоже предполагали некоторую конкуренцию между государственными предприятиями. И успешно применили эти идеи.

Е.Я.: Да. Но они пошли намного дальше. Я бы сказал, что китайцы на выходе из подъема, связанного с первоначальным освобождением крестьянства, сменили экономическую модель. Сначала у них была советская модель, которая предполагала, среди прочего, косыгинский хозрасчет. А сменили они ее на японскую модель, которая была успешно реализована по соседству с ними и к восьмидесятым годам показала свою высокую эффективность.

«З-С»: Но она же опирается на частную собственность, на законность.

Е.Я.: В Японии тоже была своя специфика, государство оказывало большое влияние на экономику все время, и особенно — в годы «экономического чуда». Вспомните министерство торговли и промышленности, которое не то, чтобы давало директивные указания, но очень значительно влияло на решения крупных компаний, собирая их руководителей у себя и обсуждая с ними торговую экспансию и так далее.

«З-С»: Это были все-таки экономические рычаги. Государство влияло, но посредством экономических рычагов, а не административных. Разве не так? Помнится, лет сорок назад, когда японское правительство решило поддержать развитие отраслей, связанных с электроникой, оно резко снизило в них налогообложение.

Е.Я.: Раньше всего, еще при оккупации, по инициативе генерала Макартура и американского банкира Доджа, был проведен мощный пакет макроэкономических стабилизационных мероприятий. Из экономики убрали лишние деньги, победили инфляцию, добились того, чтобы можно было применять свободные цены, и создали условия для развития нормальной рыночной экономики. А потом, конечно, использовались сильные экономические рычаги. В частности, был создан крупный банк, который занимался кредитованием, субсидированием экспорта. Те направления, которые поддерживало правительство и министерство торговли и промышленности, он поддерживал кредитами, субсидиями. Постоянно шел диалог, и хотя это была модель свободной рыночной экономики, несомненно, влияние государства было несравненно больше, чем на Западе.

То, что развитие китайской промышленности и других отраслей экономики пошло дальше по пути развития предпринимательства, — хорошо. Но есть и государственный сектор, и для успешного развития надо, чтобы он играл все меньшую роль.

Первое, что надо отметить в Китае, это — поздняя индустриализация, когда многое известно, когда легче заимствовать технологические достижения. А второе — колоссальное преимущество дешевой рабочей силы (среднедушевой доход в Китае пока в два раза ниже, чем в России). Плюс ко всему искусство копирования, которым владеют китайцы. Приняв японскую модель и опираясь на дешевую рабочую силу, которая к тому же аккуратна и прилежна, китайцы побеждают на всех рынках.

В отличие от России, у Китая в запасе еще 15 — 20 лет использования свободной рабочей силы, которая будет приходить из деревни. У нас таких возможностей уже нет. У нас население сокращается, и это вовсе не происки реформаторов, и даже не происки коммунистов, руководивших страной раньше. Это — результат индустриализации, которая давно закончилась и была не слишком успешной.

А в Китае она более успешна, и при этом пока продолжается.

Евгений Григорьевич Ясин — экономист, общественный деятель, научный руководитель Государственного университета — Высшей школы экономики, президент фонда «Либеральная миссия». Доктор экономических наук, профессор.